Рубрики
Интервью Размышления

Я полагаю, что путь Рене Генона был безошибочным

Для большинства людей слово Традиция превратилось в синоним совокупности правил поведения и обычаев прошлого, в то время как Традиция была и остается метафизической реальностью, превосходящей время

РI: Русская Idea посвящает предстоящую неделю Рене Генону – традиционалисту и мистику, чья популярность в консервативных кругах в России 1980 – 1990-х годов сегодня вполне может быть осознана как некий, уже во многом ставший прошлым, феномен. Подобный анализ кажется актуальным по той причине, что сегодня есть многие признаки выхода на историческую арену в качестве весомой силы антиглобалистского консервативного проекта, но не в форме протеста против модерна, а с опорой на национальные составляющие проекта модерна как такового. Мы начинаем разговор о Геноне с известной исследовательницей Традиции, философом и куратором политических и культурных проектов, автором книги “Дионис преследуемый” Натэллой Сперанской.

 

Кирилл Бенедиктов

Рене Генон – философ, подобного которому трудно найти в истории западной мысли последних веков. Не случайно французский суфий Мишель Вальзан сказал: «Явление Рене Генона — самое большое интеллектуальное чудо со времен Средневековья». Но воспринято ли наследие Генона хотя бы отдельными представителями европейской (в первую очередь, французской) интеллигенции? Понимает ли сейчас кто-то из европейцев Генона?

Натэлла Сперанская

Наследие Рене Генона продолжает будоражить умы французских интеллектуалов, определяя маршруты их мысли. В этом году под редакцией Филиппа Фора вышел сборник «Рене Генон: Зов примордиальной мудрости» («René Guénon. L’appel de la sagesse primordiale»), куда вошли работы ведущих мировых (преимущественно французских) специалистов по изучению трудов Генона. Среди авторов можно выделить Ксавье Аккара, историка идей и автора известного исследования «Генон, или ниспровержение очевидностей: Влияние метафизика на французскую литературную и интеллектуальную жизнь ( 1920-1970)»; Жана-Пьера Бранша, редактора журнала Politica hermetica; Жана-Марка Вивенца, философа, писателя, музыковеда, составителя “Словаря Рене Генона”; Жана-Пьера Лорана, историка, специалиста по Рене Генону; Жана Борелля, неортодоксального теолога, чье сочинение “Реставрация священной науки” недавно стало доступно русскоязычному читателю; Жерома Русс-Лакордера, доминиканского теолога и историка; Сейида Хоссейна Насра, философа и религиоведа, и многих других. Из чего можно заключить, что европейские интеллектуалы не оставляют попыток глубокого осмысления наследия Рене Генона. Более того, Традиционалистская школа, основоположником которой стал “каирский отшельник”, продолжает распространять свое влияние не только на область религиоведения, истории идей, политики, социологии, музыки и литературы, но и на сферу образования. Общаясь на эту тему с одним из ведущих интеллектуалов-традиционалистов XXI века, Сейидом Хоссейном Насром, я узнала, что еще в 80-е годы он вместе со своим соратником Хьюстоном Смитом осуществил почти невозможное – ввел в образовательную программу Американской Академии Религий курсы Philosophia Perennis. Я хотела бы подчеркнуть, что Наср сделал многое для того, чтобы традиционалистский тезаурус стал неотъемлемой частью современного академического дискурса. Его фундаментальный труд «Знание и Священное» сегодня является учебником во многих американских учебных заведениях. Прошу заметить, что речь идет об Америке, где сопротивление scientia sacra наиболее ощутимо. Впрочем, курс традиционализма был недавно включен и в образовательную программу Калифорнийского университета в Дейвисе. Образовательный проект, над которым я сейчас работаю, также включает в себя курс по традиционализму. Если перед нами, традиционалистами, стоит задача воспитания интеллектуальной элиты, мы должны в первую очередь бороться за влияние на образовательную систему.

Кирилл Бенедиктов

Генон, как известно, перешел в ислам, и последним его словом было слово «Аллах». В связи с тревожными тенденциями современности, подъемом агрессивного исламизма не только на Ближнем Востоке, но и в Европе – не выглядит ли роковой ошибкой попытка Генона искать истину в исламской традиции?

Натэлла Сперанская

Я полагаю, что путь Рене Генона был безошибочным. Единственную ошибку совершают те, кто пытаются нащупать связь между его обращением в ислам (что я рассматриваю как один из путей обретения хикма, араб. حِكْمَةٌ, мудрости) и современным ваххабизмом, представляющим собой всецело деструктивное явление и “выкидыш” западного постмодернизма. Безусловно, нельзя не заметить, что многие традиционалисты, взяв пример с Генона, также приняли ислам, и если в своих истоках Традиционалистская школа более тяготела к индуизму (обратите внимание, что свою первую книгу Генон посвятил учениям индуизма), то доминантой современного европейского традиционализма является исламская религия. В свое время я заметила мощную волну интереса к исламской традиции в странах Западной Европы: исламскими исследованиями занимается и международная ассоциация Общество Ибн Араби, имеющая сторонников в более чем 40 странах мира, и интеллектуальная среда, сложившаяся вокруг издания Sacred Web (а это сотни имен, многие из которых не известны в России), выпускаемого Али Лакхани, учеником Сейида Хоссейна Насра, и Исламский Исследовательский Институт, основанный Джозефом Люмбардом, также входящим в близкое окружение Насра, и Лондонский Институт Исследований Исмаилизма и т.д. Почему Генон выбрал ислам? – этот вопрос беспокоит как его сторонников, так и его критиков. «Истинное традиционное мировоззрение, — писал Генон, — всегда и везде является сущностно одним и тем же, в какую бы форму оно ни облекалось». Его рано проснувшийся интерес к восточной, а именно индуистской метафизике, казалось бы, сразу предопределил духовный путь основателя Традиционалистской школы, однако, встреча с шведским художником Иваном Агели (инициатическое имя – Абд эль-Хади), который был последователем Ибн’а Араби и посвященным в суфийский Орден Шазилийя, стала для Генона поворотным событием. Под влиянием Агели он становится адептом того же тариката и принимает имя Абд эль-Вахед Яхья, что означает «Служитель Единого». Любое метафизическое учение, как и любая религия, содержат в себе элементы сверхчеловеческого порядка, а значит, являются путями к Традиции, к истоку Philosophia Perennis, и Рене Генон, убежденный в том, что дух Традиции жив лишь на Востоке, входит в глубинный контакт с одной из его [религиозных] форм – исламом. Призывал ли Генон своих последователей идти по тому же пути, искать его следы на желтых песках Каира, отвергать иные формы Традиции, минуя зов Священного? Мы нигде не найдем подобных указаний. Многие из тех, кто считали Генона высшим авторитетом, сделали другой онтологический выбор.

Кирилл Бенедиктов

Не кажется ли Вам, что идеи Генона в настоящее время утратили свою политическую актуальность, не столько в связи с победой либерализма, концом истории, сколько с новой антиглобалистской волной, правой, но тем не менее опирающейся на переосмысленные идеи национализма, национализм нового времени и в этом смысле на модернизм? Побеждает антиглобализм, но в его модернистской, а не антимодернистской версии, что особенно заметно по Франции?

Натэлла Сперанская

Дело в том, что идеи Рене Генона базируются на вневременных, а значит не подверженных деструкции, принципах. Поэтому утратить свою актуальность они не могут par excellence. Что же касается «конца истории», я скорее вижу не «конец», а всего лишь «историческую паузу», как, впрочем, не наблюдаю я и победу либерализма – вместо нее я нахожу его временную идеологическую доминацию. Пока в современном обществе наличествуют те или иные формы анти-либерального протеста, пока есть попытки создания альтернативы главенствующей политической идеологии (одной из самых серьезных, на мой взгляд, альтернатив является Четвертая Политическая Теория Александра Дугина), триумф либерализма невозможен. Эта идеология победила в прошлом столетии, вначале расправившись с фашизмом и национал-социализмом, затем – с коммунизмом. В нынешнем столетии либерализм сталкивается с новыми вызовами, новыми политическими моделями и новыми идеологическими оппонентами, и для того, чтобы победить, ему прежде нужно узнать, с чем именно он имеет дело.

Кирилл Бенедиктов

В тех силах, которые сейчас теснят глобализм и в Америке, и в Британии, и в континентальной Европе, нет признаков метафизического протеста против современности, в духе Эволы и Генона, но есть стремление использовать идеалы свободы, равенства, братства против элит современного мира. Можете ли Вы назвать трампизм, движение за выход из ЕС, набор всех евроскептических течений, включая подъем Национального фронта Марин Ле Пен в точном смысле слова консервативной революцией? Или же настоящая консервативная революция впереди?

Натэлла Сперанская

Метафизический протест, который привел Генона к оппозиционным отношениям с современной западной цивилизацией, а Эволу – к открытому восстанию против основ современного мира, с необходимостью подразумевает готовность поставить на кон собственную жизнь. Принципы, которым они оставались верны, были не временными категориями, не наспех провозглашенными лозунгами, а столпами их мировоззрения и руководящими началами их бытия. Можем ли мы распознать в нынешних явлениях общественно-политической сферы что-либо подобное? Все перечисленные Вами признаки консервативной революции действительно имеют место, но, на мой взгляд, их явно недостаточно для того, чтобы борьба против глобализма увенчалась долгожданной победой приверженцев консерватизма. Либо проблема заключается в том, что современная политика лишена метафизического измерения (откуда в таком случае взяться метафизическому протесту?), либо антиглобалистские силы не спешат заключать исторический пакт в интересах нон-либерализма и каждая из этих сил выбирает следование своей стратегии, исключающей создание мощного контр-гегемонистского альянса.

Кирилл Бенедиктов

В России Генон неожиданно стал очень популярен на рубеже 80-х – 90-х годов: тогда его активно пропагандировал Александр Дугин, издававший журнал «Элементы». Как Вы считаете, правильной ли была интерпретация идей Генона Дугиным и его (в то время) единомышленником Гейдаром Джемалем – и насколько плодотворной была рецепция его идей русским интеллектуальным классом?

Натэлла Сперанская

Александр Дугин не просто интерпретировал учение Рене Генона, он его постиг, прожил, иными словами, сделал традиционалистские принципы своим онтологическим ориентиром. За каждым его высказыванием стоит опыт, глубокое понимание и готовность к трансцендентному действию. В современном мире есть небольшое число людей, у которых присутствует метафизическое измерение, или вертикаль, некая эйдетическая ось, которая проходит через всю их жизнь, наделяя смыслом каждый жест, каждое слово, каждую мысль. Александр Дугин, Евгений Головин, Гейдар Джемаль, покинувший нас недавно Юрий Мамлеев, являются такими людьми. Это звенья Catena Aurea, “золотой цепи”. “Ноомахия” Александра Дугина, Последняя Доктрина (“Судьба бытия”) Юрия Мамлеева, метафизические горизонты, открытые Евгением Головиным, ”Ориентация-Север” Гейдара Джемаля – это и зов, и приглашение, и вход в Традицию. Благодаря усилиям этих мыслителей идеи основоположников Традиционалистской школы попали на российскую почву и открыли возможность диалога традиций.

Кирилл Бенедиктов

Традиционализм в духе Генона до сих пор востребован в современной России (о чем говорит хотя бы популярность журнала «Волшебная гора»). На Ваш взгляд, эта популярность – явление временное? Или в ней есть некое указание на возможное направление развития русской независимой мысли в будущем? Может быть, именно отношение к Генону и маркирует развилку между направлением развития русской и европейской интеллектуальной жизни?

Натэлла Сперанская

В октябре 2011 года я участвовала в организации события исторического порядка, это был первый международный конгресс традиционалистов под названием «Against Post-Modern World». Не хотелось бы пересказывать события двух дней (в конечном итоге, остались видеозаписи, фотографии, был выпущен двухтомный альманах «Традиция», включающий в себя доклады всех участников), но для меня это был настоящий ритуал, исполненный глубокого смысла. Именно тогда мне пришлось убедиться в уникальности той интеллектуальной среды, которая начала созревать в России еще в 60-е годы, и в “популярности” (хотя я стараюсь избегать этого слова) традиционализма. Реакция наших европейских коллег также говорила сама за себя. Шейхи Абд аль-Вахид и Яхья Серджио Паллавичини (Италии), Клаудио Мутти (Италия), Кристиан Буше (Франция), Лоран Джеймс (Франция) с большим вниманием отнеслись к русской школе традиционализма, созданной Александром Дугиным; его уникальная доктрина Новой Метафизики, которой мы посвятили отдельную секцию конференции, вызвала наибольший интерес и дала основания полагать, что в нынешнем столетии Россия имеет все шансы стать оплотом традиционализма, хранительницей вечных ценностей и центром притяжения для интеллектуалов, готовых разорвать кольца «Пифона современности» и положить начало новой эпохи.

После конференции “Against Post-Modern World” я находилась в уверенности, что мы наблюдаем появление иного типа человека – героического, волевого, духовно ориентированного интеллектуала, для которого традиционализм является активной позицией, подразумевающей бунт против современного мира и царящей в нем десакрализации. Увы, многие из тех, кто пытались «оседлать тигра», попали прямиком в его пасть, что, на мой взгляд, свидетельствует о том, что заветам Рене Генона и Юлиуса Эволы они следовали только на словах. Традиционализм не стал частью их экзистенции, не вошел в кровь, не превратил их в стрелу духа, которая неуклонно летит к цели, не зная никаких преград и остановок. Безусловно, есть и исключения, но, как Вы понимаете, они редки.

Несмотря на так называемую “популярность” традиционализма, невозможно обойти вниманием тот факт, что для большинства людей слово Традиция превратилось в синоним совокупности правил поведения и обычаев прошлого (в отдельных случаях мы имеем куда более несуразный вариант в виде Традиции, сведенной к самоварам и сарафанам), в то время как Традиция была и остается метафизической реальностью, превосходящей время. Это инициатическая «передача» вечных и неизменных принципов, духовного наследия человечества, сохраняемого на всех этапах развертывания иероисторического процесса. Читая фрагменты, оставшиеся от наследия Ферекида, мы прикасаемся к Традиции, о которой сегодня имеем самое скудное представление. Открывая поэму Парменида, мы прикасаемся к Традиции. Традиция приглашает нас зажечь свой внутренний огонь посредством Авесты и Упанишад, Египетской книги мертвых и Дао дэ цзин, Теогонии Гесиода и орфических гимнов. Мы слышим зов Традиции в божественной Литургии и колоколах святого Афона. Мы входим в другое состояние сознания при размышлении над книгами Анри Корбена, в свою очередь, воспламененного великим Сохраварди. И только когда мы воспламеняемся сами, мы начинаем реагировать на инверсию традиционной мудрости – отвергая Zeitgeist и постулируя необходимость в хроноклазме, или “времяборчестве”; мы открываем в себе способность распознавать тонкое и грубое; мы овладеваем искусством “выдержать жизнь в мире, не имеющем смысла”, в мире, где каждый поверил приговору “Бог мертв”; мы начинаем двигаться без опоры, тем самым становясь опорой для этого мира (который, я Вас уверяю, давно бы закончился, не будь тех, кто еще хранят верность Традиции). Иными словами, когда мы воспламеняемся сами, мы становимся традиционалистами.

Автор: Натэлла Сперанская

Философ, куратор политических и культурных проектов.