Русская Idea в день 100-летия разгона Учредительного собрания публикует статью руководителя Лаборатории «Мир в эпоху Французской революции и Наполеоновских войн» Института всеобщей истории РАН Александра Чудинова, посвященную истории первого в мире Учредительного собрания – французской Конституанты 1789 года. Александр Викторович доказывает случайность превращения Генеральных штатов в Учредительное собрание, выстраивая хронологию событий и обращая внимание на многие непредвиденные участниками событий обстоятельства. Такой подход, несомненно, находится в противоречии с позицией, заявленной Борисом Межуевым в его программной статье «Столкновение революций» – позицией, которая исходит из признания революционных процессов объективной исторической данностью.
Вместе с тем, нельзя не увидеть сходства в истории обрушения монархии во Франции в 1789 году и в России в 1917 году – как показывает Александр Чудинов, события лета 1789 года стали во многом следствием бездействия королевской власти, нерешительности и апатичности Людовика XVI. В результате вместо преемственности в процессе реформирования ключевых политических институтов началось их обрушение, закончившееся революцией.
***
В дни 100-й годовщины российского Учредительного собрания историки и публицисты, размышляя об этой печально завершившейся попытке демократическим путем положить конец Русской революции, нередко обращаются к аналогичному опыту Франции, где в 1789 году появилось самое первое в мировой истории Учредительное собрание, ставшее своего рода моделью для всех остальных. Вместе с тем, как, в частности, показывают недавно опубликованные на портале Русская Idea выступления по данной теме, в наши дни авторы порою придают действиям французов конца XVIII века такую мотивацию и такие смыслы, которыми сами участники тех событий отнюдь не руководствовались, но которые им задним числом приписали их последователи.
Так, политолог Алексей Макаркин и историк Фёдор Гайда, при всех разногласиях в оценках русского Учредительного собрания, сходятся в том, что его французский прототип являл собою воплощение концепции «общественного договора». Идея, бесспорно, красивая, но историческая действительность, увы, гораздо сложнее и прозаичнее. История возникновения Учредительного собрания 1789 года ‑ это не осуществление на практике стройной философской теории, а противоречивый и хаотичный процесс, где определяющие роли во многом сыграли случайность, сиюминутные обстоятельства и субъективные факторы.
В отличие от своих позднейших подражателей, французы в 1789 году выбирали не Учредительное собрание, призванное заложить основы нового государственного устройства, а Генеральные штаты, вполне традиционный сословно-представительный орган, история которого уходила еще в Средневековье и перед которым стояла сугубо частная задача принять меры по преодолению кризиса государственных финансов.
Депутаты, согласно обычаю, избирались от трех сословий: духовенства, дворянства и третьего сословия, включавшего в себя всех остальных подданных королевства. Правда, с момента созыва предыдущих Генеральных штатов прошло уже 175 лет, и потому король Людовик XVI, последовав совету Жака Неккера, либерального швейцарского банкира, возглавлявшего правительство, внес в порядок выборов существенное изменение, отвечавшее духу времени: третьему сословию разрешили избрать столько же депутатов, сколько первому и второму (их еще называли «привилегированными сословиями») вместе взятым. Именно в таком сочетании разные сословия были представлены в учрежденных двумя годами ранее провинциальных собраниях и в восстановленных накануне штатах области Дофине.
Однако, сказав «а», король не решился сказать «б», а именно – сразу же оговорить порядок голосования во вновь созываемых Генеральных штатах: будет ли он таким, как раньше, когда каждое сословие имело один голос, или, в подражание все тем же провинциальным собраниям и штатам Дофине, голосование будет индивидуальным. Заседавшая в суверенных судах ‑ парламентах, Большом совете и др. ‑ влиятельная судейская аристократия, многие годы фрондировавшая против правительства, а теперь испугавшаяся за свое место патентованного лидера оппозиции, потребовала у короля сохранить традиционный порядок голосования. Неккер и просвещенная элита (приверженцы идей Просвещения, включавшие в себя представителей всех сословий) предлагали установить принцип «один депутат – один голос». Но король выбрал третий вариант, худший из возможных – вообще никак не оговорил будущий порядок голосования, оставив принятие решения на потом. Тем самым он, сам того не ведая, заложил мину замедленного действия под весь институт Генеральных штатов ‑ мину, взрыв которой приведет не только к их ликвидации, но и к множеству других далеко идущих и заранее не предвиденных никем последствий.
В выборах депутатов, носивших многоступенчатый характер, приняло участие подавляющее большинство подданных королевства. Однако реализация принципа сословного представительства обеспечила довольно специфический подбор депутатского корпуса, включавшего в себя без малого 1200 человек. Духовенство, составлявшее менее половины процента от общего населения страны, имело в Генеральных штатах четверть мест. Еще большей была доля лиц дворянского звания, ибо таковых оказалось много и среди представителей третьего сословия. Хотя в целом по Франции дворяне составляли менее 2% ее жителей, в Генеральных штатах к их числу принадлежала треть депутатов. Наиболее же впечатляет диспропорция в представительстве между обитателями городов и сельской местности. В последней проживало подавляющее большинство французов – 82-85%, но 75% депутатов были горожанами. Иными словами, состав депутатского корпуса Генеральных штатов никоим образом не был отражением реальной структуры французского общества, являясь, скорее, собранием представителей городских элит страны.
В тот момент, когда Генеральные штаты 5 мая 1789 года начали свою работу в Версале, большинство депутатов вовсе не помышляло о конфронтации с правительством и было настроено на вполне конструктивное взаимодействие с ним, тем более что наказы избирателей не требовали каких-либо радикальных мер. Однако нерешенность вопроса о порядке голосования сразу же дала о себе знать, едва лишь зашел вопрос о том, как проверять полномочия депутатов. Представители третьего сословия потребовали, чтобы это происходило на общем заседании, что исключало разделение по сословным палатам и предполагало индивидуальное голосование. Представители же привилегированных сословий настаивали на проведении этой процедуры раздельно, по палатам, что было равносильно принятию традиционного порядка голосования по сословиям.
Ни одна из сторон не хотела уступать, и споры по, казалось бы, сугубо техническому вопросу – как проверять полномочия депутатов? – растянулись более чем на месяц. Людовик XVI, поглощенный сначала заботами об угасающем на его глазах наследнике, а затем, после смерти последнего (4 июня), впавший в глубокую депрессию, не вмешивался в конфликт и тот постепенно начал приобретать все более острый характер.
Среди депутатов третьего сословия выделялось две региональные группы, предлагавшие, опираясь на свой предшествующий опыт, разные подходы к решению проблемы. Представители провинции Дофине, где годом ранее все три сословия сумели договориться о восстановлении местных штатов на новой основе, выступали за поиск компромисса. Противоположную им точку зрения отстаивали представители Бретани ‑ провинции, где в результате ожесточенной борьбы, порою с применением оружия, в начале 1789 года между третьим сословием и дворянством второе сословие вообще осталось без представительства в Генеральных штатах. Теперь бретонцы хотели применить свой опыт в более широком масштабе, предлагая объявить депутатов третьего сословия единственными легитимными представителями нации и элиминировать таким образом привилегированных. Бездействие короля и бескомпромиссная позиция духовенства и дворянства побудили большинство депутатов от третьего сословия внять совету бретонцев.
Важно также то, что радикально настроенные депутаты от Бретани были хорошо организованы. Едва прибыв в Версаль, они еще за неделю до начала работы Генеральных штатов создали Бретонский клуб, на заседаниях которого договаривались о своих дальнейших действиях и согласовывали их с теми депутатами, что пользовались наибольшим влиянием среди представителей третьего сословия. Поскольку основную массу последних, как показывают современные просопографические исследования, составляли люди, критически относившиеся к отдельным аспектам Старого порядка и выражавшие эмоциональную поддержку переменам, но не вникавшие в суть политических проблем, большинство охотно шло за теми лидерами, которые от имени «партии патриотов», как называли себя сторонники реформ, четко формулировали практическую повестку дня. Механизм манипулирования аморфной депутатской массой описал в своих мемуарах видный деятель Революции аббат Грегуар, рассказывая об одном из таких заседаний Бретонского клуба накануне важного голосования в Собрании: «Каким образом, ‑ спросил кто-то, ‑ желание 12-15 лиц может определить поведение двенадцати сотен депутатов? Ему ответили, что безличные обороты обладают магической силой. Мы скажем: “Вот, что должен сделать двор, а среди патриотов уже условлено принять такие-то меры”. …Условлено может предполагать и четыреста человек, и десять. Уловка удалась». Перед каждым из упомянутых далее решающих заседаний – 10-го, 17-го и 23-го июня – лидеры третьего сословия проводили подобную «сверку часов», определяя цели, к которым необходимо вести хоть и настроенное на перемены, но пассивное большинство.
10 июня депутаты третьего сословия заявили что, поскольку они представляют всю нацию, они готовы начать проверку полномочий самостоятельно. День спустя к ним присоединились трое священников, а потом – и еще полтора десятка.
17 июня палата третьего сословия провозгласила себя Национальным собранием, то есть представительным органом всей нации. Многим депутатам столь радикальное решение далось нелегко. Однако, как свидетельствует лидер группы депутатов от Дофине, адвокат Мунье, в ходе заседания члены Бретонского клуба циркулировали по залу Собрания, оказывая давление на колеблющихся, побуждали трибуны оскорблять и запугивать сторонников компромисса с двумя первыми сословиями, а накануне решающего голосования распространили списки «плохих депутатов». Именно подобные способы устрашения, считает Мунье, и привели к тому, что число депутатов, выступавших, как и он, против того, чтобы именоваться «Национальным собранием», сокращалось прямо на глазах: если 16 июня их насчитывалось две сотни, то в момент голосования – не более 90.
Решение о создании Национального собрания было принято, прежде всего, из тактических соображений ‑ чтобы оказать давление на депутатов первых двух сословий, однако неожиданно для авторов идеи оно получило гораздо более далеко идущие последствия, нежели изначально предполагалось. Провозглашение нации носителем верховного суверенитета подрывало основы абсолютной монархии, где высшей властью ‑ суверенитетом ‑ мог обладать только король.
Окружение Людовика XVI тщетно пыталось вывести монарха из апатии и побуждало его взять ситуацию под контроль. Однако те действия, на которые удалось подвигнуть погруженного в депрессию короля, не только оказались в той ситуации не достаточны, но и невольно направили события по пути дальнейшей эскалации.
Для разрешения конфликта между сословиями было решено провести королевское заседание. Согласно правовой традиции Старого порядка, воля монарха, оглашенная в его присутствии, подлежала безоговорочному исполнению всеми должностными лицами. Для подготовки к столь торжественному событию зал Собрания временно закрыли, не соблаговолив предупредить о том представителей третьего сословия. Когда поутру 20 июня эти депутаты нашли двери запертыми, они, не понимая сути происходящего, сразу же подумали о худшем, увидев в этом первый шаг к их разгону. Оставшись под дождем, замерзшие и раздраженные, они отправились искать укрытие, способное их вместить, нашли таковое в Зале для игры в мяч и там, на случай возможного их роспуска, торжественно поклялись не расходиться до тех пор, пока не дадут государству правильное устройство (конституцию). Тем самым, накануне важнейшего для себя события власть неосторожными действиями не только вызвала у депутатов подозрения относительно своих намерений, но и невольно подтолкнула их к символическому акту, который упрочил узы их солидарности и укрепил в них решимость сопротивляться.
23 июня состоялось королевское заседание, на котором Людовик XVI огласил программу реформ. Он высказался за ликвидацию налоговых привилегий первых двух сословий, чего королевские министры упорно добивались еще с середины XVIII века, признал право Генеральных штатов на утверждение налогов и подтвердил свободу слова, которая де-факто была дарована еще в августе 1788 года. Одновременно монарх в ультимативном тоне велел депутатам заседать по сословиям и пригрозил им в случае неповиновения роспуском.
Если в момент открытия Генеральных штатов такая программа преобразований, скорей всего, была бы встречена на «ура», а установление традиционного порядка голосования едва ли столкнулось бы с серьезным сопротивлением тогда еще разрозненных и не знакомых друг с другом представителей третьего сословия, то теперь, когда последние за полтора месяца дебатов с привилегированными достаточно хорошо узнали друг друга, обрели лидеров и успели оценить эффективность поддержки со стороны заполненных зрителями трибун, одного лишь брошенного мимоходом распоряжения короля было явно недостаточно для того, чтобы новообразованное Национальное собрание безропотно ему подчинилось. И после ухода Людовика XVI депутаты третьего сословия отказались исполнить его приказ.
Это был акт открытого неповиновения, после которого монарх был просто обязан предпринять в ответ какие-то решительные шаги, дабы показать, что произнесенные им ранее слова не пустой звук. Однако Людовик XVI вновь погрузился в апатию и не ответил на брошенный вызов, по умолчанию признав свое поражение. Власть, как вода, утекала у него сквозь пальцы. На другой день к третьему сословию присоединилось духовенство, затем ‑ либеральные дворяне с принцем крови, герцогом Орлеанским во главе. А там и Людовик XVI сам попросил оставшихся последовать за остальными. Вобрав в себя весь депутатский корпус Генеральных штатов, Национальное собрание 9 июля объявило себя Учредительным, то есть учреждающим Конституцию.
Таким образом, трансформация традиционного института Генеральных штатов в Учредительное собрание носила сугубо ситуативный характер. Депутаты от третьего сословия руководствовались не каким-либо заранее продуманным планом и тем более не философской концепцией, а исключительно логикой текущей политической борьбы с представителями привилегированных сословий. Двигаясь шаг за шагом, они пытались нащупать пределы для себя возможного, пока, наконец, не обнаружили, что правительство фактически пребывает в параличе и надо лишь забрать бразды правления из ослабевших рук власть имущих.
Всего лишь несколько дней спустя после провозглашения Национального собрания Учредительным стихийное восстание в Париже 14 июля наглядно продемонстрирует всей Франции полное отсутствие у правящих кругов монархии даже не силы (ее-то как раз пока что хватало), а воли. После этого переход суверенитета от короля к общенациональному представительству приобретет ускоренный характер и полностью завершится 6 октября 1789 года с принудительным перемещением Людовика XVI в Париж фактически как пленника.