БМ: 27 августа 1991 года умер рок-музыкант и поэт Михаил Науменко, известный всем любителям рока под именем Майк. Песня группы «ДДТ» «Последняя осень», которая после ее наложения в программе «Взгляд» на кадры кинохроники 19-21 августа с тех пор стала в восприятии многих слушателей песней о той самой «последней осени» Советского Союза, оказалась таким образом пророчеством и об этой смерти: «Уходят в последнюю осень поэты и их не вернуть: заколочены ставни».
Я не так хорошо знаю западный рок, чтобы ответить на вопрос – существуют ли в британской и американской рок-поэзии певцы человеческого одиночества, каким был Майк Науменко. Рок – по преимуществу музыка коллективного экстаза, и вот эта тяжесть бытия обреченного на одиночество человека, чему посвящены основные песни Майка, – это тема для какого-то иного жанра. Но нигде в ином жанре советского искусства ничего подобного, кажется, не возникло – если с чем-то и можно сопоставить баллады Майка, то прежде всего с поэмой «Москва-Петушки»: возможно, не случайно персонажа «Пригородного блюза» зовут Веничка, как звали автора поэмы и ее героя.
Так что «русский рок» был, пока он был, не переводом британского рока на русский, а одной из тех художественных псевдоморфоз, которые и создают настоящее русское искусство. Известие о смерти Майка в дни празднеств по поводу «августовской победы», прозвучало напоминанием о чем-то очень важном, что исчезло вместе с той эпохой, которая породила и его песни, и его тоску. Вместе с нашим постоянным автором Ильей Смирновым вспомним и мы поэта, ушедшего 24 года назад вместе с очень многим, что ушло в тот год и ушло безвозвратно.
***
Нам не дано предугадать, как отзовется слово, тем более гитарный аккорд.
С Михаилом Науменко меня познакомил его земляк Борис Гребенщиков следующим образом. Жарким летом 1981 г. на химзаводе в Кусково происходил большой электрический концерт группы АКВАРИУМ, тот самый, на котором руководитель группы выдал в микрофон экспертное заключение: “Отличная в Москве аппаратура! Она просто не позволяет воспринимать себя всерьез!” Следующий обмен мнениями касался как раз товарища Науменко. Перед исполнением его композиции «Пригородный блюз» Гребенщиков переспросил у публики:
– Вы не знаете такого человека, Майка?
Примерно полтора нетрезвых голоса проблеяло: «Знаем!» (кто же не знает старика Крупского?)
– Что ж, вам повезло. Узнавайте.
И понеслось.
«Я сижу в сортире и читаю «Роллинг Стоун»,
Венечка на кухне разливает самогон…»
После чего у московских химиков, физиков, строителей коровников и сотрудников КВД (как автор этих строк) возникло намерение познакомиться с человеком по имени «Майк» поближе. Ведь у нас явно наметились общие интересы. К тому же, Майк обзавелся собственной группой под характерным для питерского рока 80-х простеньким, без психоделики, наименованием ЗООПАРК.
Для встречи с ней был обычным левым образом (под танцевальный вечер МИФИ) арендован дворец культуры «Москворечье». И несколько более приличная аппаратура. К сожалению, первое отделение концерта оказалось практически провалено. Столичная молодежь была избалована красивой музыкой таких групп как ВОСКРЕСЕНЬЕ, поэтому то, что играл ЗООПАРК – слишком простое даже по меркам питерской «новой волны» – вызвало в народе непонимание и раздражение.
В перерыве за кулисами мы обсуждали эту ситуацию, и я от лица принимающей стороны высказал такое соображение: что теперь можно, наплевав на «литовки»*, исполнять все самые стрёмные песни, лишь бы спасти концерт. Видимо, Майк только этого и ждал. Мы хорошо и надолго поняли друг друга.
Прослушав второе отделение, мой отец заметил, что молодой человек из Питера – талантливый лирический поэт. По-моему, правильная рецензия. Другим слушателям майковская лирика напомнила блатные песни Аркаши Северного. И они тоже были по-своему правы.
Творческая биография нашего героя вся составлена из парадоксов.
Первый и главный – то, что одним из создателей русского рока он оказался против собственной воли. Ещё больший англоман, чем его друг Гребенщиков, он изначально ставил себе задачи культуртрегерские: ознакомить ровесников с мировыми достижениями в любимом жанре, и если вы возьмете его автобиографию для журнала«Зеркало» (в связи с закрытием «Зеркала» опубликовано в журнале «Ухо» № 1 (5), апрель 1982 г.), то там это настроение прописано довольно внятно. «Играли мы в этой связи то, что хотелось нам, а не им, а именно, классические рок-н-роллы /Чака Берри, Карла Перкинса, Лэрри Уильямса и т.п./ и классику 60-70-х /Стоунз, Боуи, Ти Рэкс…. Хобби: собирание материалов о Марке Болане и Д.Боуи» и т.п. Но поскольку Майк подходил к миссии переводчика и культуртрегера ответственно (а не так, как нынешние клепальщики «лицензионной» телепродукции), он стремился не только воспроизвести букву, но и сохранить дух. Если в оригинале образный ряд складывается из узнаваемых примет повседневного быта, значит, и русскому варианту быть по сему.
А наш повседневный быт не очень похож на английский.
«Часы пробили ровно 11 часов,
Венечка взял сумку с тарой и без лишних слов
Надел мой старый макинтош и тотчас был таков,
Вера слезла с чердака, чтоб сварить нам плов.
Двадцать лет как бред,
Двадцать бед – один ответ»
Не только англичанам, но и нынешним гражданам РФ надо пояснять, что в 11 утра открывались винные магазины (подождите, и к этому советскому обычаю мы еще вернемся). Тара – пустые бутылки, которые можно было сдать в том же магазине по залоговой цене при покупке полных.
Второе важнейшее для судьбы ЗООПАРКА обстоятельство: такие атрибуты социалистического образа жизни, как «самогон» или «аборт», были совершенно невозможны в публичном концертном исполнении. Сама по себе коллизия:
«Я проснулся днем одетым, в кресле,
В своей каморке средь знакомых стен.
Я ждал тебя до утра, интересно, где
Ты провела эту ночь,
Моя сладкая N?»
выпирала за рамки дозволенного намного резче, чем сейчас издевательства над РПЦ и Путиным. И ассоциации с Аркашей Северным были вовсе не так уж притянуты за уши:
«Меня динамит телеграф,
Не выдавая перевод.
Мне некуда укрыться,
Когда болит живот.
Из порванной штанины
Глядит мой голый зад.
Еще по одной, наливай-
И пора назад!»
Тоже парадокс. Майк вообще не касался политики. У Гребенщикова в первой половине 80-х можно было накопать несколько песен, к которым более-менее применим ярлык «антисоветчины». В репертуаре Майка таковых нет вообще. Тем не менее, наибольшие трудности с концертами возникали именно у ЗООПАРКа. Череда «обломов», иногда случайных (траур по случаю смерти Л.И. Брежнева), иногда тщательно подготовленных и общеопасных, как классический «винт» (на тогдашнем жаргоне: облава, задержание милицией) в г. Троицке. Майк в итоге все-таки кое-что спел для местной молодежи, но не в Доме Ученых, а в ближайшей лесополосе.
На вопрос о том, в какой мере рок – это именно МУЗЫКА, он дал свой примечательный ответ.
Как адепт и «ретранслятор» (Вс. Гаккель) настоящего англосаксонского рока, Майк, конечно, не мог рассматривать инструментальную составляющую своего любимого искусства просто как ритмичный фон, необязательный аккомпанемент к текстам. Он хотел бы играть нормальные (по канонам жанра) электрические концерты, перед этим как следует репетировать со своими музыкантами, а потом записывать альбомы в профессиональной студии. Но жизнь складывалась несколько по-иному.
Точнее, он сам ее так складывал, что невозможны стали даже левые концерты ЗООПАРКА, о них через т.н. рок-клуб немедленно узнавали питерские органы правопорядка. Поэтому Майк выступал в Зеленограде с московской группой ДК, накануне разучившей в темпе квик-степа его композиции. В случае чего он просто зашел на чужой концерт, его попросили спеть пару песенок, а ЗООПАРК здесь совершенно ни при чем.
На 2-ом Часовом заводе Майк является публике в сопровождении музыкантов из группы ”Пепел’‘. В этой редакции, кстати, оцифрованной фирмой «Выход» и запечатленной на CD, песня ”Сладкая N” почему-то похожа на панк-рок (ЗООПАРК/ Blues de Moscou.CD / MC).
Но самый частый вариант – бардовский, вообще без электрического звукоусиления. У меня дома они выступали дуэтом с БГ: две гитары и губная гармошка. На соседней улице у моего тогдашнего товарища по самиздату Олега Ковриги – вместе с Цоем. Коврига: «Это был подарок мамы мне на день рождения. У нас была хорошая большая квартира, поэтому там было около 70 человек»
Забавно, как Майк примерял на себя обличье «рок- звезды», и не только в песнях, но и в быту охотно играл в атрибуты красивой заграничной жизни.
«Ром и пепси-кола — это все, что нужно звезде рок-н-ролла»
Действительно, его любимый коктейль. Читатель, посмотрев на современные ценники, может подумать, что питерские рок-музыканты купались в роскоши. Однако – Viva Cuba libre! – кубинский ром «Гавана клаб» тогда стоил дешевле самой простой водки.
И вот в коммуналке на Боровой улице – длинный коридор и «на 38 комнаток всего одна уборная» – питерский пролетарий Науменко, он же рок-звезда, продегустировав аристократический напиток, с листа переводил своим друзьям статьи из “Melody Maker” и “Rolling Stone“.
Такая картинка советской жизни, ныне, наверное, уже невозможная.
И не спрашивайте меня, почему эта жизнь рухнула, от каких происков ЦРУ. Достаточно того, что Комитет Государственной Безопасности всерьез занимался песнями о несчастной любви, а Отдел по Борьбе с Хищениями Социалистической Собственности (ОБХСС) всерьез охотился на молодых людей, у которых сбережений не хватило бы на один ужин в ресторане. И те не похищенные, а заработанные.
О том, как складывались отношения Майка с рок-клубом на ул. Рубинштейна, я недавно уже рассказывал.
А в нарождающийся шоу-бизнес на рубеже 80-х – 90-х годов он совсем не вписался.
И остался в своём времени.
Которое прожил честно (перед собой и перед Богом, в которого демонстративно не верил) – и запечатлел в песнях.
