Представление о внутреннем враге, о том, кто он, о его мотивах, откуда взялась сама эта фигура, из каких предпосылок возникла, следует искать в политических реалиях.
Сэр Майкл Ховард, заслуженный профессор военной и военно-морской истории Йельского университета, в своём эссе “Изобретение мира” (The investigation of peace) пишет, что вплоть до начала современности, до начала британской промышленной революции, радикально изменивший мир, государства, или, точнее, общества, управлялись союзом князей и жрецов.
Друг без друга они мало чего стоили: князь, сам по себе, без духовного авторитета священника, был обычным разбойником и узурпатором, чья власть держалась исключительно на насилии, что, разумеется, делало его положение исключительно шатким. Священник, в свою очередь, оставшись один на один с паствой, почти всегда проигрывал ей, становился изгоем.
В качестве примера можно вспомнить житие протопопа Аввакума, его бесконечные страдания от прихожан, в особенности от нижегородского воеводы, за излишнюю ревность к обрядам и заповедям. До того, как его приблизил к себе царь Алексей Михайлович, Аввакум не мог совладать с верующими, несмотря на подвижническую, образцовую жизнь. А заручившись поддержкой самого могущественного князя, снискал должное к себе уважение: теперь его слова слышали, его епитимии выполнялись, его проповеди претворялись в жизнь.
Важнейший вопрос – как складывались между ними отношения? Как князь смотрел на жреца, и как жрец смотрел на князя?
Во-первых, надо сказать, что оба они по идее своей, по заряду, видят себя самостоятельными фигурами. У священника есть идеальный образ того, как должен быть устроен окружающий его мир. Это, если хотите, Новый Иерусалим, царство ангелов, живущих на земле, как небе. Князь видит мир иначе: его интересует управляемость, лёгкость сообщения, объём податей. В конце концов, то благо, которое он может для себя извлечь, управляя им. Благо – имеется в виду не материальное благо, хотя без него, понятное дело, никуда, а благо признания, благо уважения теми, кого ты сам считаешь достойным уважения.
С одной стороны – Иерусалим, с другой, выражаясь метафорически, Рим. Конфликт, как уже ясно из напряженности оппозиции, неизбежен. Конфликт тотальный, на подавление и уничтожение. И он обязательно закончился бы победой одной из сторон, если бы эта победы не означала в отдаленной перспективе смерть победителя. Князь, убив жреца, перестает быть князем, ему никто не приносит дань из уважения, каждый кусок нужно отбирать с оружием в руках, рискуя жизнью. Жрец, прогнав князя, постепенно теряет авторитет, оказывается или в роли отшельника – влияние близится к нулю, или в роли шамана, получающего заказы на исцеление от зубной боли.
И тот и другой понимают это и ведут между собой игру, целью которой является подчинение без уничтожения. При этом многие поступки друг друга они опознают как недопустимые, как идущие наперекор их собственным проектам. Как построить Иерусалим, если управление народами часто нуждается в подлости? Война – прежде всякого прочего, подлость и низость, вакуум правил, где выживает злейший и упорнейший в грехе. И обратное – как строить Рим, когда на руках и ногах висят обязательства, говоря откровенно, ирреального, воображаемого характера? Имя политического соперника надо утопить во лжи и грязных слухах, это поможет делу, но ложь – грех, ею нельзя пользоваться ни при каких условиях.
Дополнительная проблема – принципиальная разница становлений. Князь умеет организовать убийство с наименьшими потерями времени и средств, в этом его доблесть и сила. С ранней юности, а в княжеской семье, с самого рождения, он учился лишать жизни. Одного, двух, тысячи – без ограничения. Все его привычки, затверженные с детства уроки, пример старших братьев и отца учит одному – кто смыслит в убиении, тот смыслит в главном, тот политик. Само правление есть разлитый в людях страх перед ними как перед отнимателем жизней. Философ Гоббс об этом и писал, когда рассуждал об ужасах войны всех против всех: пусть между ними, между теми, кто умеет проливать кровь, найдется самый умелый, самый зверский и пусть он уничтожит остальных – мелких, с изъянами. Один великий князь причинит нам, простым людям, живущим домостроем, меньше вреда.
Что до священника, то его взросление, его формирование – это путь аскезы, путь мистики и отказа от греха ради искренней и всевозрастающей любви к Богу. Для священника нет границ, нет правителей, нет мира как такового. Есть только Бога, к нему одному устремлены все его помыслы. И признание людей он получает не только за чудеса, им творимые. Чудеса лишь свидетельствуют о преданности воле создателя.
Российская модель отношения князя или, лучше, царя, с предстоятелем церкви – последний имеет право неотступно печаловаться первому о несовершенствах сложившегося порядка. Он не призывает изменить его, это принципиальная позиция – ему нужно только облегчить бремя, дать возможность перевести дыхание. И царь, и патриарх считают мир неизменяемым, мир во зле лежит, князь мира сего – сатана и в конце нас ждёт второе пришествие Христа, который придёт на землю судить людей за грехи их.
Внутренний враг священника – люди, одержимые бесами, помрачённые умом, растлители добрых нравов, союзники падших ангелов. Внутренний враг царя – бунтовщик, политический соперник, стремящийся занять его место. Когда верх берёт царь, убивают по подозрению в намерении захватить власть; когда священник – за общение с тёмными силами.
Крах феодального мира повлёк за собой изменения: новые князья, помимо войны, научились разбираться в экономике, а вот священники сошли со сцены. В новом мире они обитают на маргинесах, среди тех, кому по той или иной причине, вследствие случайности или, многократно реже, как сознательный выбор, не повезло попасть в водоворот индустрий. Кто не мешкал, кто сразу перешёл от сохи к станку, а от станка к делопроизводству и далее, к свободным профессиям, к наукам и администрированию, тот оставил веру далеко позади, найдя ей замену в идеологических построениях или вовсе отбросив мировоззрение за ненадобностью и ветхостью. Церковь исчезла, новый мир затопил её, как воды библейского потопа затопили землю во времена пророка Ноя.
Священников заменили, если совсем грубо, пренебрегая нюансами, которых, как водится, бесчисленное множество, разного рода учёные, в основном те, которые изучают общество само по себе, как предмет возможных усовершенствований. Здесь и экономисты, и юристы, и собственно социологи с культурологами, и демографы и проч. и проч.
Каковы их отношения с князьями? Есть ли между ними конфликт такой же напряженности и силы, какой был раньше, до машин?
На первый взгляд их цели должны были совпадать: экономисты хотят строить, желают наращивания производственных и торговых мощностей, развития, в конце концов. И они знают, как этого добиться. Не всегда точно, не всегда конкретно, с просчётами, не так однозначно и ясно, как в школьной арифметике, но тем не менее. Их проекты, их рекомендации имеют реальную силу.
Чего желают князья? Ровно того же самого, один в один, без малейших искажений или дополнений. Его отличие от экономистов – в специализации. Он профессионал в политике, в искусстве общения. Раз он князь, значит он смог им стать, он выполнил наисложнейшую задачу. В том, что касается он осведомлен меньше, советчики ему нужны.
Неужели единение? На поверку оказывается, что нет. Интерес князя гораздо уже и практичнее, чем может показаться на первый взгляд. Ему нужна экономическая система в целом и свои решения он сообразует с её выгодами. Чем солидней оборот, тем больше козырей в руках. Учёный – в новейшем мире он давно уже не служащий – преследует прямо противоположную цель: ему милей благо частного, отдельного человека.
Варианты представлений об этом благе могут быть самые различные, от социализма до либертарианства. Важно то, что каждый из этих вариантов содержит в себе множество поводов для конфликта с князем и отсюда, опять, возникает новый внутренний враг. Князь, видя упущенные возможности, объявляет виноватых виноватыми и применяет силу. Те отвечают, как могут; если повезёт – довольно болезненно. С их точки зрения князь, пренебрегший благом частного человека, не князь.
И опять история повторяется: убрать учёных совсем глаз долой выйдет себе дороже. Избавиться от князя – резко снизить ставки. Обоим нужен компромисс.
Как оно часто бывает в политике, союзы распадаются, чтобы возникнуть снова, изменив, в угоду повестке, несколько пунктов. Ведь правитель и ученые действительно связаны, их интерес взаимен, как взаимны и претензии.