После смерти Витаутаса Великого одним из важнейших (если не важнейшим) фактов в истории Восточной Европы более чем на три столетия становится геополитическая конкуренция Великого Княжества Литовского (вначале как самостоятельного политического субъекта, позже – в унии с Польшей) и России (вначале в форме Московского государства, позже – как Российской империи). Как, к сожалению, часто случается в этой греховной земной действительности, соседи не один раз воевали и друг другу причинили достаточно обид. В 2014 году в Литве отмечали пятьсотлетнюю годовщину битвы при Орше (1514 год) – одну из крупнейших военных побед Литвы. В 1612 году войска Речи Посполитой заняли Москву, а в 1655 – 1661 годах Вильнюс и большая часть Литвы были заняты войсками Московского государства. И все-таки в нынешнем литовском самосознании «зло», ассоциируемое с Россией, приходится не на XV-й, XVI-й или XVII-й век. Негативный образ России связывается, в первую очередь, с первой утратой литовской государственности (почти упраздненной еще в конституции Речи Посполитой, принятой 3 мая 1791 года) в конце XVIII века и с невзгодами, постигшими литовский народ в XIX – XX веках. (Неудачные восстания 1831 и 1863 годов, после первого из них последовавшее закрытие Вильнюсского университета, после второго – запрет литовской печати с использованием латинского шрифта, вторая утрата государственности в 1940 году, сталинские репрессии, массовые депортации населения и другие преступления коммунистической власти.) Но чем же – смотря не только из перспективы отношений между Литвой и Россией, а из перспективы мировой истории – была сама эпоха, начавшаяся в конце XVIII века, свидетелями заката которой являемся мы – живущие в начале века XXI-го?
***
Когда сегодня говорят о «многополярном мире», обычно подразумевают изменения, происшедшие (и происходящие) на довольно коротком отрезке исторического времени. «Многополярный мир» приходит на смену «однополярному миру», возникшему вместе с крушением СССР в 1991 году. В свою очередь «однополярный мир» сменил «биполярный мир», возникший после окончания Второй мировой войны. Возникновение «однополярного мира» знаменовало окончание Холодной войны, а на то, что рождение «многополярного мира» является чем-то по-настоящему очень важным, указывают непрекращающиеся в последнее время рассуждения о новой Холодной войне и даже о возможности Третьей мировой войны.
Автор этой статьи возникновение «многополярного мира» понимает как факт гораздо более длинного периода мировой истории, завершающий этот период и открывающий как перспективу более гармоничного развития человечества, так и – принимая во внимание сосуществование поврежденной грехом человеческой природы и огромного потенциала уничтожения, накопленного в современных технологиях – возможность самого мрачного сценария будущего. Возникновение «многополярного мира» знаменует конец «однополярного мира», родившегося в конце XVIII века. Это конец эпохи, в которой человечество достигло потрясающих достижений в науке и технологиях и в которой то же самое человечество было ввергнуто в мясорубку двух мировых войн и геноцида. К сожалению, не является невозможным то, что эта эпоха не закончится еще более разрушительной мировой войной и еще более страшным геноцидом. Эта эпоха – эпоха «Запада» в мировой истории. Возникновение «многополярного мира» знаменует закат «однополярного мира», появившегося в конце XVIII века – мира «Запада».
У истоков «однополярного мира», свидетелями драмы конца которого мы являемся, стоят три великие революции Запада. Эти революции инициировали то, что можно назвать «современным миром» в широком смысле, т.е. такое состояние мира, в котором именно «Запад» взял на себя роль основного действующего субъекта, в то время как другим старым цивилизационным центрам (Индии, Китаю, исламскому миру) – не говоря уже о таких местах как «черная» Африка – были оставлены второстепенные и третьестепенные роли неудачников, плетущихся в хвосте предводимого Западом «прогресса». Кульминацией французской версии Просвещения стала Великая французская революция, антихристианский дух которой с новой силой проявил себя в истории Русской революции и других сатанинских выпадах против христианства, что знаменовало начало открытого отпадения Запада от благой вести Евангелия, стоявшей у его истоков.
Одним из последствий британской версии Просвещения стала Американская революция, в которой родилось самое могущественное на сегодняшний день государство – США. Другим плодом британской версии Просвещения было рождение утопии свободного рынка – веры в то, что «невидимая рука» рынка сама собой приведет человечество в процветающее будущее. Автор одной из ярчайших интеллектуальных провокаций ХХ века, Карл Поланьи, именно на утопию свободного рынка, на эту «веру в мирское спасение человека посредством саморегулирующегося рынка»[1] возложил ответственность за две мировые войны, нанесшие человечеству такие страшные раны. В своей «Великой трансформации» (1944) Поланьи пишет: «[…] идея саморегулирующегося рынка основывается на самой настоящей утопии. Подобный институт не мог бы просуществовать сколько-нибудь долго, не разрушив при этом человеческую и природную субстанцию общества; он бы физически уничтожил человека, а среду его обитания превратил в пустыню. Общество, что вполне естественно, принимало меры самозащиты, но любые подобного рода меры причиняли ущерб принципу саморегулируемости, вносили дезорганизацию в хозяйственную жизнь, подвергая таким образом опасности общество, но уже с другой стороны. Именно это противоречие заставило рыночную систему развиваться в одном, жестко определенном направлении и в конце концов разрушило ту социальную организацию, для которой данная система служила фундаментом. […] Социальную трансформацию вселенского масштаба увенчивают беспрецедентные по своему характеру войны, в которых находят гибель два десятка государств, а из моря пролитой крови проступают очертания новых держав»[2]. Можно было бы не обращать внимания на эту книгу, появившуюся в разгар Второй мировой войны, если бы не нынешние рассуждения о возможности Третьей мировой войны и если бы вместе с крушением коммунизма под вывеской «свободы» в Литву, Россию, Украину и другие жертвы коммунистического эксперимента не пришла бы та же самая утопия свободного рынка, в девятом десятилетии ХХ века получившая название «неолиберализм» и призванная – согласно знаменитому пророчеству Фрэнсиса Фукуямы – «закончить историю» и во всем мире установить pax Americana. Однако результатом четверть века продолжающегося господства неолиберализма на постсоветском пространстве является не мир, а война в Украине и пугающая возможность новой мировой войны.
«[…] Беспрецедентные по своему характеру войны, в которых находят гибель два десятка государств, а из моря пролитой крови проступают очертания новых держав», – в прошлом веке Литва восстановила свою независимость на развалинах погибшей в Первой мировой войне Российской империи, потеряла независимость в водовороте Второй мировой войны и вновь обрела ее по окончанию Холодной войны на развалинах СССР. Все это произошло в рамках «однополярного» (в том смысле, в котором это слово употребляется в предыдущем абзаце) мира – в мире «Запада». (В мире, жившем по изобретенным на Западе и другим старым цивилизационным центрам навязанным «правилам игры».) Кстати, первая утрата государственности Литвы в конце XVIII века хронологически совпадает с рождением этого мира. Начиная с конца XVIII века, государственное бытие Литвы исчезает и вновь появляется в истории в игре духовных и исторических сил, зародившихся и высвобожденных в трех вышеупомянутых революциях. Предводитель восстания 1794 года Тадеуш Косцюшко был героем войны за независимость США, руководитель восстания в Литве Яков Ясинский питал симпатию к французским якобинцам, а последние два раздела Речи Посполитой были обусловлены, кроме всего прочего, и опасениями соседних монархий по поводу возможности распространения революционных настроений в Польше и Литве. Одна из этих монархий – Российская империя – была, кстати, не просто историческим продолжением старого Московского государства, на протяжении нескольких столетий бывшего соседом и геополитическим конкурентом Литвы, а результатом радикальных реформ (имевших не только положительные последствия для русской культуры) Петра I, плодом инициированной им вестернизации России. Начиная с конца XVIII века, литовское государство исчезает с политической карты Европы и на ней появляется вместе с Россию заливающими разными волнами европеизации, которые суть не что иное, как в упомянутых трех великих революциях Запада прорвавшиеся духовные и исторические силы. Провозглашению независимости Литвы в феврале 1918 года предшествовала начавшаяся годом ранее революция в России, в которой в конце концов победу праздновал антихристианский дух, громко заявивший о себе в Великой французской революции, а в России облачившийся в мантию западнической коммунистической утопии.
Николай Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма» (1937) в большевизме видит вырождение русской религиозной идеи и ее превращение в свою противоположность – в царство антихриста: «Вместо Третьего Рима в России удалось осуществить Третий Интернационал и на Третий Интернационал перешли многие черты Третьего Рима. Третий Интернационал есть тоже священное царство и оно тоже основано на ортодоксальной вере. На Западе очень плохо понимают, что Третий Интернационал есть не Интернационал, а русская национальная идея. Это есть трансформация русского мессианизма. Западные коммунисты, примыкающие к Третьему Интернационалу, играют унизительную роль. Они не понимают, что присоединяясь к Третьему Интернационалу, они присоединяются к русскому народу и осуществляют его мессианское призвание»[3]. Восстановление независимости Литвы совпало с радикальной коммунистической вестернизацией России, жертвой которой (коммунистической вестернизации) в 1940 году стала сама Литва, а после Второй мировой войны – целый ряд других европейских стран, в которых утвердились коммунистические режимы, возглавляемые местными адептами Третьего Интернационала.
С 1989 года с ускорением происходивший процесс освобождения от коммунизма, частью которого стало провозглашение восстановления независимости Литвы в марте 1990 года, шел рука об руку с новой волной вестернизации постсоветского пространства. Литва опять появляется на политических картах Европы и мира, а происходит это вместе с неолиберальной вестернизацией России. В отличие от западнического коммунистического проекта, основным носителем которого была Россия-СССР, и который, несмотря на его несомненно глобальную претензию («Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»), осуществлялся все-таки в части «биполярного» мира (т.е. в таком, в котором конкурировали две западнические идеологические системы), западнический неолиберальный проект реально объемлет почти весь – сейчас уже «однополярный» – мир. Основным носителем неолиберального проекта являются США – страна, родившаяся на заре мирового господства «Запада» (и на заре в широком смысле «однополярного мира»). Многие действия, совершенные руководством этой страны в начале XXI века, наводят на мысль, что эта страна, похоже, все еще стремится убедить мир и саму себя в том, что эра глобального доминирования «Запада», начавшаяся в конце XVIII века, может быть продлена еще на достаточно длинный срок.
Именно воплощением такой веры являются уже упоминавшиеся концепции «конца истории» и pax Americana, а также т.н. «Вашингтонский консенсус». Целый ряд авторов указывают на схожесть коммунистического и неолиберального утопических проектов. Например, Джон Грэй пишет: «Утопия свободного рынка пока еще не потребовала столько жертв, сколько потребовал коммунизм, но это еще может очень измениться, и обе эти утопии в данном смысле могут быть серьезными конкурентками. […] Хотя идеология свободного рынка по существу противна всякой плановой экономике, обе эти утопии на самом деле имеют больше общего, чем различий. Как своим культом разума и производительности, так и игнорированием истории и традиционного образа жизни обе эти утопии обрекают людей на нищету и исчезновение. Обе они являются воплощением рационалистической гордыни и культурного империализма – черт, присущих всей истории просвещенческого мышления»[4]. Этот же автор обращает внимание и на элемент мессианизма в сознании американцев: «Уверенность американцев в том, что они являются универсальным народом, по сути означает, что все люди должны быть американцами, а если они таковыми не являются, то лишь по причине ошибки или какой-то несчастливой случайности. По такой логике американские ценности являются или вскоре должны стать общими ценностями во всем мире. Такие пророческие заявления на самом деле не новы. В девятнадцатом веке универсальными народами себя провозглашали Франция, Россия и Англия. Но в наше время как никогда раньше такая гордыня является опасной и могущей иметь чрезвычайно серьезные последствия»[5].
В этом месте вернемся к бердяевской оценке роли коммунистов Запада. Вместо «коммунистов Запада» возьмем «либералов (или демократов) России». Вместо «Третьего Интернационала» – «права человека». Вместо «мессианского призвания» России – «мессианское призвание» США. Подобные параллели в Литве для кое-кого могут прозвучать почти что кощунственно. Как и сравнение действий США в Афганистане и Ираке с хорошо известными действиями СССР в Венгрии и Чехословакии. Но статус гражданина страны, являющейся союзницей США, еще не освобождает от обязанности говорить правду. По крайней мере, до тех пор, пока этот гражданин не является литовским политиком.
Продолжение следует
[1] Карл Поланьи. Великая трансформация. Политические и экономические истоки нашего времени, Санкт-Петербург: Алетейя, 2002, с. 93.
[2] 2 Там же, с. 5.
[3] Николай Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма, Москва: Наука, 1990, с. 118.
[4] John Gray. Apgaulinga viltis. Globalaus kapitalizmo iliuzija, Vilnius: Vaga, 2006, c. 27–28. (“False Dawn. The Delusions of Global Capitalism”).
[5] Там же, с. 183–184.
