Рубрики
Размышления Статьи

Как погиб Второй Рим

Постоянное противостояние Северо-восточной Руси, находившейся с начала XIII столетия между осуществлявшим свой натиск на Восток верным орудием папства немецким Ливонским орденом, языческой Литвой и первоначально бывшей форпостом великой языческой монгольской империи, татарской Золотой ордой, поставившей Русь после монгольского нашествия 1237 года в вассальную зависимость от власти своих ханов, сделало геополитическое положение Руси крайне уязвимым.

После принятия в начале XIV века ханами Золотой орды ислама и его провозглашения государственной религией, геополитическая ситуация северо-восточной Руси стала ещё более тяжелой, чем непосредственно после монгольского нашествия. Только-только формировавшееся московское государство, прежде имевшее дело с религиозно-индифферентной языческой монгольской империей, «филиалом» которой была первоначально Золотая орда, стало неожиданно страной, попавшей в зависимость от мощного исламского государства, каковым стала в первой четверти XIV столетия Золотая орда.

Западная католическая агрессия, орудием которой оставались Тевтонский (в Пруссии и Литве), Ливонский (в Ливонии, Латвии и Эстонии) немецкие рыцарские ордена, продолжалась ползучим образом, а захватническое только сформировавшееся языческое Великое княжество Литовское подчинило себе значительную часть западно-русских земель (всю нынешнюю Белоруссию) и большую часть южной Руси (современная Украина), его влияние временами распространялось на Новгород и Псков, периодически принимавших литовских князей, не говоря уже о Полоцке и Киеве, подпавших под прямую власть Литвы.

Несмотря на то, что укрепление Великого княжества Литовского осложняло политическое положение Московского княжества, чья доминирующая роль в северо-восточной Руси, утвердившаяся в середине XIV века, была поставлена под сомнение литовской экспансионистской политикой, присоединение белорусских земель к Литве уберегло их от агрессии Тевтонского и Литовского орденов, от онемечивания и окатоличивания.

Что же касается южной Руси – Киевщины, Волыни и Подолии, то они до присоединения их к Литовскому великому княжеству находились не под косвенной, вассально-даннической властью Золотой орды как в северо-восточной Руси, а около столетия находились под прямым управлением так называемой Ногайской Орды. Ко второй половине XIV столетия от 80 до 90 % населения Великого княжества Литовского составляли православные и русские.

В данной ситуации языческая литовская элита этого государства все более и более воцерковлялась и, принимая православие под влиянием Русской православной церкви, проникалась русской культурой и русскими традициями.

В середине XIV века русский язык стал официальным языком Великого княжества Литовского. Однако эта благоприятная для Православной Церкви, русской культуры и русского языка ситуация резко изменилась после династического брака литовского Великого князя Ягайло на наследнице польской королевской короны Ядвиге, последней представительнице правившей в Польше почти 500 лет королевской династии Пястов.

01.jpg                        Польская королева Ядвига и великий князь литовский Ягайло

Данное событие произошло в 1385 году. Это династическое соглашение стало результатом активизации ватиканской политики на восточно-европейском направлении.

В 1377 году завершился период так называемого Авиньонского пленения римских пап, и папа Григорий XI вернулся в Рим из южно-французского города Авиньона, где римские папы 70 с лишним лет находились под фактическим контролем французских королей. Возвращение папства на его историческую родину вызвало резкое усиление дипломатической активности римской Курии по всем направлениям.

Одним из главных направлений экспансии римского папства стало, как и в предшествующий период папской внешнеполитической активности XIXIII веков, восточно-европейское направление. После того, как в середине XIII столетия предшествовавшая волна ватиканского «натиска на Восток» натолкнулась на стойкое и упорное сопротивление Великого владимиро-суздальского князя Александра Невского (решением так называемого Cтоглавого поместного собора Русской Православной Церкви 1551 года причисленного к лику святых) папская активность на Руси, связанная к тому же по рукам и ногам авиньонским пленением, фактически сошла на нет.

Даже согласившийся на унию с католическим Римом и признавший папское верховенство как в церковных, так и светских делах князь Даниил Галицкий, не получив от Ватикана никакой помощи против татар, отказался от этой унии.

Однако к середине XIV века папская дипломатия сочла, что обстановка на востоке Европы и, в частности, на Руси и в Литве, изменилась в её пользу. Слабым звеном среди православных государств оказалось древнейшее из них, то, которое столетиями хранило традиции восточного Православия – Византийская – Ромейская империя.

Правящий класс Византийской империи давно потерял веру в роль и значение второго Рима, как имперского хранителя Православной Церкви в мире, защищавшем православие везде, где оно подвергалось давлению или гонению. В результате церковной и государственной, можно сказать, цивилизационной катастрофы 1204 года Византийская империя была фактически ликвидирована западными рыцарями-крестоносцами как государство, а восточная Православная Церковь без всякой формальной унии по воле западноевропейских завоевателей была подчинена папству.

Западническая элита восстановленной в 1263 году Византийской империи, сохранила в своей среде опасную как своими иллюзиями, так и своей беспринципностью, тенденцию к капитулянтскому компромиссу с католическо-латинским Западом в церковно-религиозной сфере. Эта тенденция особенно усилилась в условиях постоянного нараставшего турецкого давления, созданного в конце XIII века Османского султаната.

Правившая в это время в Византии династия Палеологов и её придворное окружение, игнорируя идею сотрудничества с православно- славянскими государствами в противостояние турецкой угрозе, не нашла ничего лучшего, чем реанимировать выдвигавшиеся ещё в XIII столетии планы унии с Ватиканом, реализовавшиеся в 1283 году в так называемой Ливонской унии, так никогда не признанной большинством Византийской Православной Церкви.

Византийский император Иоанн V Палеолог, сын французской принцессы Анны Савойской, пришедшей к власти при всесторонней поддержке генуэзцев, победив православного императора Иоанна Кантакузина, через год после своей победы 15 декабря 1355 года направил Римскому Папе Иннокентию VI, находившемуся в это время ещё в Авиньоне, письмо, содержание которого было необычно даже для того периода упадка Византийской Империи. В нем он просил Папу о присылке 5 галер и 15 транспортных кораблей, 1000 пехотинцев и 500 всадников, за что обязался в течение полугода обратить Византию в католицизм.

Подобные предложения говорят, прежде всего, о глубочайшем не только духовно-религиозном, но и политическом разложении погрязшей в мелких интригах западнической правящей элиты Византии. Желая поскорее продать независимость «за чечевичную похлебку» военной помощи император-полуфранцуз даже не понимает, что в Западной Европе XIV столетия существуют совсем другие геополитические реалии по сравнению с эпохой крестовых походов, инспирированных в свое время папством, и папство даже если бы и хотело, не сумело бы мобилизовать всю Западную Европу по мановению папской руки, как было в XI столетии в начале эпохи Крестовых походов.

Папа Иннокентий VI не воспринял это послание всерьёз. При папском дворе слишком хорошо знали реальное положение вещей в византийской Церкви, где в это же время исихастские идеи Григория Паламы окончательно победили прозападный рационализм Варлаама Калабрийского и Акиндина.

Однако в конце 60 – начале 70 гг. позиция папы, в то время находившегося ещё в Авиньоне, резко изменилась. В первую очередь это было связано с настойчиво униатской политической линией византийского императора западника Иоанна V.

Активизация османского наступления на Балканах вызвала у него не стремление к договоренности с православными южно-славянскими соседними государствами Болгарии и Сербии, а новый приступ униатской активности. На этот раз император-униат пошел в своих действиях значительно дальше, чем прежде. В 1369 году он отправился в Западную Европу с личной особой миссией.

Иоанн V стремился путем личных контактов с находившимся в Авиньоне Римским папой Урбаном V и переговоров с западно-европейскими монархами побудить их на крестовый поход против турок в надежде на реализацию своей «великой иллюзии», которая была невозможна хотя бы из-за столетней войны между Англией и Францией, которая именно в это время была в самом разгаре – Иоанн V совершил роковой для него и политически крайне недальновидный и духовно самоубийственный акт.

18 октября 1369 года он подписал заявление о своем переходе под юрисдикцию римско-католической церкви, т.е. объявил себя латинским католиком. Это решительное действие на пути к столь желанной для императора-западника унии – Православно-византийской и римско-католической церквей с полным подчинением Православной Церкви римскому папе, – тогда ещё пребывавшем в Авиньоне – вызвало совершенно противоположную реакцию православных византийцев.

Большинство православных восприняло императорский переход в римский католицизм как прямое предательство Православной Церкви.

Константинопольский Патриарх Филофей Коккин выступил с декларацией, в которой призвал как византийцев, так и все Православные поместные церкви к верности Православию.

Вернувшийся с большими трудностями в Константинополь Иоанн V (значительная часть православных жителей Константинополя не желала его возвращения, поддерживая в качестве претендента на императорский престол его сына Андроника IV) не был в состоянии навязать византийской Православной Церкви унию с католицизмом и её прямое подчинение власти римского (Авиньонского) папы.

Униатская линия Иоанна V и ставшего его соправителем – и позднее наследником – старшего сына Мануила II приняла менее открытый, но не менее целенаправленный, не менее разрушительный не только для византийского Православия, но и для всего православного мира характер.

Идейным обоснованием этой униатско-западнической политики правителей «последних времен» ромейской державы стало философское и публицистическое творчество так называемых византийских гуманистов. Эта среда энциклопедически образованных ученых, давно внутренне отошедших как от Православной Церкви, так и от имперских византийских традиций, надеялась после заключения Унии с папским Римом стать привилегированной интеллектуальной элитой, объединенной под папским верховенством вселенской церкви, которая должна была, по их мысли, объединить запад и восток христианского мира.

Такие ученые гуманисты, как Дмитрий Кидонис, Иосиф Вриенний, Виссарион и некоторые другие, в своих работах последовательно отстаивают идею Унии, стараясь доказать, что Западная Европа являлась значительно ближе Византии в культурном отношении, чем православные балканские южно-славянские страны, а также Православная Русь.

Считая Западную Европу наряду с самой Византией наследницей древне-римской и древне-греческой цивилизации, они воспринимали её как прямую преемницу антично-культурной традиции, забывая о еретических заблуждениях римско-католической церкви.

При императоре Мануиле II – наследнике императора-униата Иоанна V – униатски настроенные гуманисты фактически начинают определять государственную политику гибнущей Византийской империи.

Именно такова была ситуация в Византии и византийском обществе во второй половине XIV столетия. Это не было бы проблемой для других православных стран, если бы не то особое положение, которое занимала Византийская империя и византийская церковь в жизни Вселенского Православия и тех православных стран, которые приняли Православие от Византии.

За исключением болгарской Православной Церкви, очень рано добившейся полной независимости от константинопольского патриархата – автокефалии, а также сербской Православной Церкви, с начала XIII века пользовавшейся широкой автономией, церковная иерархия остальных православных стран, в том числе и Руси, принявших крещение от Византии, сохраняло свою историческую зависимость от константинопольского Патриархата.

Идея автокефальной, независимой от Константинополя, Православной Русской Церкви периодически возникала не столько в самой Церкви, сколько в правящих кругах тогда ещё Киевской Руси. Великий князь киевский Ярослав Мудрый в середине XI века и великий князь киевский Изяслав пытались создать независимую автокефальную Русскую Православную Церковь под своим покровительством внешних епископов. Однако эти попытки разбились о почти полное непонимание их со стороны как иерархов, так и большинства клириков и верующих мирян Православной Церкви на Руси. В них видели недальновидные действия амбициозных князей и иерархов, бездумно разрушавших единый православный фронт в борьбе с язычеством, пережитки которого были ещё в XXIII веках весьма влиятельны на территориях далеких от крупных городских центров, в особенности на Северо-Востоке Руси.

В этой ситуации Византийская Церковь воспринималась большинством воцерковленных православных людей на Руси не как соперничающий духовный центр – как это видели некоторые князья и иерархи, а как кладезь православно-христианской премудрости и духовного опыта.

Положение в Русской Православной Церкви резко изменилось после татарского нашествия и установления ордынского ига на Руси. Монгольское нашествие, катастрофическое для старой цивилизации киевской и владимиро-суздальской Руси, коренным образом изменило двоеверческое прежде народное сознание древней Руси. Языческое во многом древнерусское сознание, обожествлявшее природу, было чуждо пониманию трагизма человеческого бытия, необходимости спасению во Христе человеческих душ, гибнущих в мирских соблазнах. Языческое сознание, обожествлявшее не только природные явления, но и весь окружающий мир, не знало резкой грани между Богом и миром, свойственной христианству.

Оптимистический пантеистический взгляд на бытие, свойственный не только языческому, но во многом и двоеверческому сознанию древней Руси, получил жесточайший смертельный удар после монгольского нашествия. Идея искупающего греховную жизнь страдания, сугубо христианская по своей сути, согласно которой «свой крест» (своё страдание) по примеру Господа Иисуса Христа должен нести каждый православный христианин, не до конца понятая на Руси в эпоху двоеверия, получила широкую поддержку в изменившемся народном сознании русских людей после татарского нашествия и установления двухсотлетнего ордынского ига.

Осознание понимания татарского нашествия и ордынского ига как кары Божией за двоеверческий соблазн поверхностно христианизированного общества доордынской Руси с его сильнейшими языческими пережитками стало отправной точкой духовного православного христианского возрождения Руси, в особенности её Северо-Восточной части, группировавшейся вокруг нового церковного центра русской метрополии – Москвы, куда митрополит в 1315 году перенес свою резиденцию из многократно разоренного ордынцами Владимира, куда, в свою очередь, за 16 лет до этого она была перенесена митрополитом киевским Владимиром из почти уничтоженного татарами Киева.

Когда в 1328 году московский князь Иван Данилович Калита стал Великим Князем Владимирским, он тотчас же перенес центр Великого княжения Владимирского в свою столицу – Москву. После этого следующий митрополит всея Руси Феогност естественным образом также сделал её своей резиденцией. Однако сколь бы ни важны были эти административные преобразования в Русской Православной Церкви, основным и главным процессом, происходившем в ней при всех митрополитах, правивших в ней со времени монгольского нашествия: Кирилле, Максиме, Петре, вышеупомянутом Феогносте, и сменившем его великом святителе Алексии, стало глубокое воцерковление большинства русского народа во всех его сословиях и социальных группах. Важнейшим элементом этого процесса, его главным двигателем, той духовной общественной силой, которая способствовала его победе, сделав её необратимой, стало православное русское монашество.

До татарского нашествия в Киевской и Владимиро-Суздальской домонгольской, доордынской Руси монашество было, к сожалению, не духовным сердцем и одновременно совестью как Русской Церкви, так и страны, чем оно стало позже, а всего лишь по большей части требоисполнителями и фактически духовной обслугой князей и их ближайших бояр, каждый из которых стремился основать монастырь, братия которого была обязана молиться за него и его семью. Очень мало было монастырей, основанных духовными подвижниками, а монастырей, основанными князьями и их ближайшими боярами, как писал церковный историк Антон Карташев, было две трети.

Киево-Печерская лавра была почти единственным исключением из этого порядка, где существовала правильная общежительная монашеская жизнь, где действовал принятый в византийских общежительных монастырях – в частности на Афоне – монастырский Устав Федора Студита.

Вторым светочем доордынского монашества на Севере Руси был основанный Варлаамом Хутынским Новгородский Хутынский Монастырь. Даже Псково-Печерский монастырь в то время ещё не стал тем духовным центром, каким мы его знаем позднее.

Всё изменилось в ордынский период. Многие русские люди, потеряв все или почти все во время монгольского нашествия, обратились к монашеской жизни как альтернативе хрупкому мирскому благополучию.

Однако основной духовный переворот в русском монашестве произошел не в XIII столетии сразу после монгольского нашествия, а век спустя – в 30-40 гг. XIV века. Именно в это время в Северо-Восточной и Северной Руси на историческую арену выходят поколения, для которых служение Господу является главным смыслом их жизни.

То, что для Киевской, Владимиро-Суздальской и Новгородско-Псковской Руси было достоянием немногих монашествующих, стало актуальным для значительной части молодого поколения этого времени, для жителей Северо-Восточной и Северной Руси – для резко возросшего в количестве и качестве монашества и многих воцерковленных мирян.

Идея служения Господу, а не своим эгоистическим интересам стала основной идеей как монашеского, так и православного мирского духовного возрождения русского народа в Северо-Восточной и Северной Руси.

Эта идея нашла свое наиболее полное живое воплощение в личностях митрополита Московского и всея Руси Святителя Алексия и преподобного Сергия игумена Радонежского. В основанном Сергием – в начале его монашеской деятельности – Радонежском монастыре, а позже в основанном им же монастыре Святой Троицы помимо главного в монастырской жизни молитвенного подвига, от монахов требовалось обязательное трудничество, т.е. совместный труд насельников монастыря, монахов и послушников для развития и процветания обители.

Помимо того, что Преподобный Сергий Радонежский был великим молитвенником, он явился и великим православно-христианским педагогом, воспитавшим в монастыре Святой Троицы, в будущей Троице-Сергиевой Лавре, целое поколение великих подвижников монашеской жизни. Сергий Радонежский, «Игумен Земли русской», как называли его многие летописцы и историки, потрясенные его монашеским и патриотическим подвигом, делал все, чтобы утвердить монашество как духовный институт, необходимый возрождающейся православной Руси, как чувствилище и совесть народа, очищающие его сознание от грехов гордыни, себялюбия, злых страстей и разного рода соблазнов.

002.jpgСергий Радонежский благословляет Дмитрия Донского на ратный подвиг. 

Он стремился укреплять и развивать само монашество на основе общежительного Устава Федора Студита. В основанных его учениками общежительных монастырях по образцу монастыря Святой Троицы во всех концах Северо-Восточной Руси, часто в самых глухих её углах воссиял свет православного просвещения. Эти монастыри, освященные светом православной веры, воцерковляли всю Северную часть Русской земли, будущую Великороссию.

Однако не менее важным, чем молитвенный и труднический подвиг Сергия Радонежского и его учеников, было святительское служение митрополита всея Руси Алексия Святителя Московского. Он стал митрополитом всея Руси по настоятельной просьбе предшествовавшего митрополита Феогноста, который будучи тяжело болен и, не ожидая своего выздоровления, при поддержке московского князя Ивана Даниловича сделал все, чтобы его преемником, новым митрополитом всея Руси стал ещё относительно молодой тогда епископ Владимирский Алексий.

Утвержденный в Константинополе новый глава Русской Церкви полностью оправдал надежды покойного митрополита Феогноста и сыграл огромную благотворную роль как в церковной, так и в государственной жизни Руси, прежде всего её Северо-Восточной части. Всячески поддерживая и укрепляя монашество, помогая монашеским общинам в несении ими их монашеского и труднического подвига, помогая основывать новые монастыри и укреплять общежительные монашеские общины, он не ограничил свою деятельность решением этих важных вопросов.

Деятельность митрополита Алексия в должности Предстоятеля Русской Церкви не ограничивалась лишь внутрицерковными вопросами, не выходившими за рамки церковной жизни. Помимо чисто церковного служения, Святитель Алексий нес и служение государственное, будучи по завещанию двух скончавшихся московских Великих князей опекуном и регентом – фактическим правителем при малолетнем московском князе Дмитрии Ивановиче, будущим победителем Мамая в Куликовской битве.

Святитель Алексий сделал все, что мог для того, чтобы защитить права малолетнего князя Дмитрия от притязаний соседних князей тверских, рязанских и суздальских, а также хищнической агрессии соседней Литвы. Он поддерживал постоянные дипломатические контакты, как с ордынскими ханами, так и с константинопольским патриархом и императорским правительством Византии, защищая интересы своего воспитанника Великого князя московского Дмитрия Ивановича.

Для митрополита Алексия поддержка Москвы и её князей была фактически частью его церковного служения, поскольку в Москве и её князьях он видел пусть скромное, но очень важное начало самодержавной государственной византийского типа власти, последнюю попытку создания которой предприняли Владимир Мономах и его сын Мстислав Владимирович и отдельные элементы которой пытались воссоздать Великие князья Владимирские Андрей Боголюбский и Александр Невский.

Отношения митрополита Алексия к Константинопольскому патриархату и Византийской Церкви были вполне лояльные и дружественные, и таким же было отношение Константинопольского патриархата к Святителю Алексию.

Константинопольские патриархи – исихасты, вынужденные постоянно отбивать атаки униатски настроенных императора Иоанна V, а позже его сына Мануила II Палеологов на Православную Церковь в самой Византии, высоко ценили горячую и искреннюю православную веру Святителя Алексия и его глубокую преданность Православию. Однако эта ситуация резко изменилась после смерти Святителя Алексия.

Повзрослевший князь Дмитрий Иванович пытался утвердить митрополитом Московским и всея Руси своего кандидата Михаила, известного также в летописи под именем Митяя. Однако этот княжеский кандидат скончался на пути в Константинополь, и в результате главой Русской Церкви митрополитом Московским и всея Руси был назначен в Константинополе грек, по другим данным болгарин или серб Киприан.

В условиях национального подъема, начавшегося перед Куликовской битвой и ещё больше усилившегося после её победного окончания, назначение в очередной раз на пост главы Русской Церкви греческого митрополита не только Великим князем Дмитрием Донским, но и многими представителями московской церковной и светской элиты было воспринято как прямое оскорбление Руси.

Это вылилось в целый период неприязненных отношений церковной и княжеской власти, длившихся до самой смерти героя Куликовской битвы Великого князя Московского Димитрия.

Новый период обострения отношений между московской великокняжеской властью и духовными и светскими властями Константинополя произошел в 1397-1398 гг. при сыне Дмитрия Донского, Великом князе Московском Василии I.

В 1397 году Великий князь Московский Василий I (Василий Дмитриевич) издал указ, запрещавший поминать на церковных службах на территории великого княжества московского имя византийского императора как «внешнего епископа» всей Вселенской Православной Церкви, частью которой была и Русская Православная Церковь.

В это время патриотические настроения резко усиливаются в русском обществе в целом и в Русской Церкви в частности, приобретая все более автокефалистский характер. Идея создания на месте грызущихся между собой удельных княжеств удельного русского Царства, а на месте Русской Церкви, как части Константинопольского патриархата, независимой автокефальной Русской Православной Церкви – единой с Константинополем догматически, а не административно – всё более проникают в русскую церковную публицистику (труды летописцев и авторов работ по нравственному богословию). Таким образом, отказ от поминовения византийского императора Мануила II на службах Русской Православной Церкви был первым, весьма скромным шагом к автокефалии (полной независимости) Русской Православной Церкви от Константинополя.

Однако данный конкретный шаг по изменению статуса Русской Православной Церкви, отказ от поминовения византийского императора Мануила II, как «внешнего епископа» Русской Православной Церкви не имел того успеха, на который рассчитывал Великий князь Московский Василий Дмитриевич (Василий I).

В своем ответном послании к московскому Великому князю Константинопольский патриарх Антоний IV провозгласил нераздельное единство Церкви и православного Царства и невозможность параллельного существования нескольких православных Царств.

После такой отповеди Василий I восстановил поминовение византийского императора в Церкви.

После этого столкновения ситуация в московско-константинопольских отношениях не менялась сорок лет. Тем временем, при дворе византийских императоров резко нарастали униатские настроения, всячески разжигаемые весьма влиятельными в правящих кругах Константинополя так называемыми византийскими гуманистами. Резко усилившаяся после захвата в 1430 г. Фессалоник (Салоник) турецкая угроза активизировала униатские настроения при константинопольском дворе и в византийском обществе.

Византийский император Иоанн VIII в 1437 году инициировал состоявшейся в 1438-1439 году Ферраро-Флорентийский Собор, в котором приняли участие представители Вселенской Православной (византийской) и Римско-католической церквей.

После долгих споров 6 июля 1439 года была провозглашена Уния, которая означала полную капитуляцию константинопольского патриархата перед римско-католическим папством.

Активным сторонником Унии с римским папством выступал на Флорентийском Соборе Митрополит Московский и всея Руси, незадолго до этого назначенный на этот пост, грек Исидор. Вернувшись в Москву в 1439 году, митрополит Исидор попытался провозгласить и реализовать Унию на Руси. Эта попытка была пресечена Великим князем московским Василием II. Латинствующий митрополит Исидор был арестован и выслан из страны.

В течение 9 лет Великий князь московский и русские епископы ждали, что Константинополь опомнится и, отказавшись от Унии, вернется к Православию; ведь был прецедент, когда в XIII столетии император Михаил Палеолог – основатель династии Палеологов – вступил с Римом в так называемую лионскую Унию, которую отказалось поддержать большая часть византийской Православной Церкви, после чего Уния была отменена после смерти Михаила Палеолога.

Поэтому Великий князь Василий II и русские епископы и ждали столь долгий срок, надеясь на Божье вразумление византийской церковной и государственной элиты. Однако русские увидели, что этого не происходит, а угроза Русскому Православию со стороны униатско-латинствующего митрополита Исидора, ставшего католическим кардиналом, появившегося в Константинополе, куда он прибыл из Рима, возрастает.

В 1446 году в Константинополе он рукоположил Даниила – епископа Волынского и Брестского, вся епархия которого находилась в великом княжестве Литовском. Таким образом, он заявил претензию на управление, как минимум, западной части Русской Церкви, расположенной на территории Великого княжества Литовского.

После этого дипломатические колебания московского Великого князя Василия II и русских епископов кончились, и 15 декабря 1448 года епископ Рязанский Иона был Поместным Собором Русской Православной Церкви поставлен в митрополита Московского и всея Руси.

Избрание митрополита Ионы помимо воли униатского патриарха константинопольского Григория Маммы и императора униата Иоанна VIII сделало русскую православную церковь фактически автокефальной (независимой) от церковной и светской власти Константинополя.

Правда, после робкой попытки последнего византийского императора Константина XI вернуться к православию Великий князь московский Василий II был готов возвратиться к прежним отношениям с византийской церковью, но быстрая смена настроения императора и его возвращение к Унии – из-за страха перед усилившейся турецкой военной активностью – окончательно развеяли сомнения Василия II и митрополита Ионы по поводу возвращения ромейской империи к отеческому благочестию.

29 мая 1453 года император-униат Константин XI пал в последнем бою с турками-османами на улицах Константинополя вместе с последними византийскими воинами.

Второй Рим – империя ромеев, – в конце своей истории изменившая Православию, перестала существовать. На месте христианского Константинополя возник Стамбул – столица Турецкой Османской империи.

Оставшаяся верной Православию Москва – ещё вчера церковная провинция Константинопольского патриархата – становится единственным православным самодержавным суверенным Царством – Третьим Римом.