РI вынуждена предварить данный текст историка и публициста Владимира Близнекова предуведомлением, что мнения авторов нашего издания могут не совпадать с позицией редакции. Мнение, высказанное в данной статье, выражает точку зрения многих консервативно настроенных православных в нашей стране. Однако в рассуждении автора есть один пункт, который вызывает вопрос. Идея о превосходстве религиозных соображений над любыми прагматическими политическими мотивами кажется безусловной для верующего человека, но вопрос состоит в том, должна ли эта идея работать лишь на вражду и обязательное «разномыслие» с католиками? Как и наоборот. Многие ли помнят сегодня вообще, чем был вызван раскол церквей в 1054 году? И не лежат ли часто в основе жесткой и непримиримой позиции в отношении иных христианских конфессий причины политические, а не вероисповедные? И можно ли полностью отделить одни от других?
***
Церковная политика РПЦ versus религиозная идентичность
Да не подумают однако же, будто бы я утверждаю,
что всяким миром надобно дорожить, –
Ибо знаю, что есть прекрасное разногласие
и самое пагубное единомыслие;
но должно любить добрый мир
имеющий добрую цель и соединяющий с Богом.
Св. Григорий Богослов.
Встреча патриарха Кирилла с папой римским Франциском 12 февраля в Гаване стала одновременно мировой политической и религиозной сенсацией. При этом большинство как российских, так и иностранных СМИ интересовалось почти исключительно политическими аспектами этого события. Поэтому представляется наиболее интересным проанализировать религиозную сторону начала установления личного общения московских православных патриархов с римскими папами, т.е. взглянуть на данную встречу со стороны религиозной, а не политической функции предстоятелей обеих религиозных традиций – католичества и православия.
С исторической точки зрения ,данная встреча представляет собой прецедент, поскольку все московские патриархи – предшественники Кирилла – от Иова до Алексия II, никогда ранее лично не встречались с римскими папами, а единственный православный митрополит всея Руси Исидор, встречавшийся с папой на Ферраро-Флорентийском Соборе (1438 – 1445), подписал печально известную для Православной церкви Флорентийскую унию, за что был низложен великим князем московским Василием II и осужден собором русского духовенства.
Нежелание встречаться с папами традиционно исходило именно от руководства Московского патриархата, предстоятели же Римско-Католической церкви (РКЦ), особенно со второй половины прошлого века, после Второго Ватиканского Собора, настойчиво стремились к личным встречам с русскими православными патриархами. Причины упорного отказа предстоятелей Русской Православной Церкви (РПЦ) от любых встреч с римскими папами были, прежде всего, религиозными, а не политическими – после Великого церковного раскола 1054 года окончательно произошло разделение христианской Церкви бывшей Римской империи на Римско-католическую и Православную Церкви. Причем с точки зрения православного богословия произошло не разделение бывшей единой вселенской Церкви на две части, а отпадение западной римской Церкви от Единой Церкви, названной позднее Православной церковью. Поскольку отпадения в Церкви происходят по причине ереси или раскола, то русским православным патриархам не имело смысла встречаться с римскими папами, являвшимися для них еретиками или раскольниками, которые точно так же думали о них самих. В течение последней тысячи лет после Великого церковного раскола Римско-католическая и Православная Церкви все более отдалялись друг от друга, приобретая со временем все более глубокие догматические, канонические и литургические различия, так что к настоящему времени правильно было бы называть их не разными религиозными конфессиями христианства, но разными религиозными традициями.
Любая религиозная традиция формирует свою собственную религиозную идентичность, т.е. форму религиозного самосознания человека, который принадлежит к определенной религиозной традиции, является членом определенной религиозной общины. За тысячу лет после церковного раскола 1054 года сформировались две абсолютно конкретные традиционные религиозные идентичности – католики и православные. При употреблении данных понятий, по меньшей мере, большинству европейцев понятно, о чем идет речь, чего нельзя сказать, например, о понятии «христианин», поскольку сразу возникнет вопрос, а к какой «церкви» принадлежит этот «христианин». В настоящее время «просто христианин» уже не является конкретной религиозной идентичностью, это понятие настолько сильно размыто, что уже не указывает на принадлежность человека к определенной религиозной общине, как это имело место в первые века существования христианской Церкви.
На месте ранней христианской Церкви в настоящее время существует, по меньшей мере пять, существенно различных религиозных традиций, называемых христианскими: православие, несторианство, монофизитство (или миафизитство), римское католичество, протестантизм. Каждая из данных христианских религиозных традиций претендует на прямое преемство с ранней христианской Церковью, не признавая сохранения чистоты христианского вероучения за всеми остальными религиозными традициями христианства, представители которых на богословском языке любой из христианских религиозных традиций называются еретиками и раскольниками, т.е. христианами, отпавшими от Церкви, исказившими истину ее вероучения.
Отсюда очевидно, что достижение единства многообразия форм современного христианства как феномена исключительной «цветущей сложности» в качестве возвращения к status quo ранней христианской Церкви реально абсолютно невозможно, как невозможно дважды войти в одну и ту же реку. Тем не менее, возможны некоторые формы осуществления религиозного объединения между историческими религиозными традициями методом «mergers and acquisitions», т.е. слияния и поглощений.
Понятно, что любая встреча религиозных лидеров двух крупных религиозных традиций, претендующих на исключительное право являться Единственной истинной христианской Церковью несет, прежде всего, угрозу для существования одной из них. Если между Римско-католической и Православной Церквями на протяжении уже почти тысячи лет нет согласия в вероучении, тем более имеются серьезные различия в основных догматах веры и даже в таких фундаментальных основах, как Символ веры, то значит, нет и единства. А могут ли существовать две разъединенные Церкви? С точки зрения христианского богословия, причем как католического, так и православного, это абсолютно невозможно.
Если высокопоставленные представители двух различных религиозных традиций начинают говорить о желаемом единстве друг с другом, то это означает в идеале, что одна из этих церквей должна пожертвовать собой «для общего блага», для того, чтобы присоединится к другой и восстановить утраченное единство. В данном случае – это единство в форме поглощения одной религиозной традиции другой, или говоря языком православного богословия, каноническое присоединение отпавшей части к Матери-Церкви. Такая форма единства приемлема и желаема любой из христианских религиозных традиций, когда она выступает в активной роли в отношении иных христианских традиций, т.е. устанавливает собственный контроль над другой, поглощаемой ею религиозной традицией или ее частью, как это имело место, например, в истории с конца 16-го века во время поглощения римско-католической церковью православных общин на западной Украине в форме создания греко-католической церкви, или обратный процесс обращения украинских и белорусских униатов в православие в 18-19 веках. Естественно, что пассивная роль поглощаемой Церкви неприемлема ни для одной христианской религиозной традиции, поскольку это путь предательства и ренегатства.
Если бы произошло не поглощение одной христианской традиции другой, а взаимное слияние двух или нескольких христианских религиозных традиций, или их воссоединение, чего до сих пор еще не было в истории, то возник бы феномен новой религиозной традиции. В случае воссоединения Римско-Католической и Православной Церквей без поглощения их друг другом возникла бы совершенно новая христианская или даже нехристианская религиозная традиция, которая, возможно, ставила бы единство верующих выше их религиозной идентичности. Это путь современного религиозного экуменизма и синкретизма, не признающего ценность и духовный суверенитет любой из религиозных традиций, и основанной на ней религиозной идентичности.
Особенностью же любой из христианских традиционных религиозных идентичностей является то, что она основана на понятии религиозной истины. Понятие истины имеет для христианской веры важнейшее значение. Христианство не только утверждает существование абсолютной истины, но и настаивает на том, что религиозные истины христианского вероучения соответствуют реальному положению вещей. Именно борьба за религиозную истину привела к возникновению многообразия религиозных традиций христианства.
В православной религиозной традиции следование религиозной истине означает верность основам вероучения, включающим в себя Священное Писание, Священное Предание, православные догматику и литургику, а также каноны (т.е. нравственные и дисциплинарные законы) Православной Церкви. Единство Православной Церкви основано на религиозной истине православной традиции в качестве целостности основ православного вероучения. Под Единой Церковью в православии понимается только совокупность истинно-верующих православных людей. Таким образом, православная религиозная традиция ставит во главу угла религиозную истину, из которой происходит единство Церкви. Поэтому обратная интенция утверждения приоритета единства Церкви по отношению к религиозной истине в православии справедливо называется экуменической. Под экуменизмом понимается современная идеология всехристианского единства христианских традиций, игнорирующая проблему религиозной идентичности. Современные православные экуменисты, многие из которых занимают высшие посты в церковной иерархии, во главу угла ставят именно единство Церкви, но единство не в истине в рамках православной религиозной традиции, а единство всех христиан в качестве идеи экуменического слияния всех основных христианских религиозных традиций между собой, т.е. они являются сторонниками создания некоей новой религиозной традиции. В экуменической религиозной модели первично именно единство верующих по отношению к религиозной истине.
В католической религиозной традиции в течение около 900 лет со времени церковного раскола вплоть до Второго Ватиканского Собора 1962-1965 гг. также утверждался примат религиозной истины в соответствие с католическим Священным Преданием и католической религиозной догматикой по отношению к идее Единства Католической церкви с другими христианскими религиозными традициями. Но на Втором Ватиканском Соборе произошла качественная модернизация традиционного католицизма, главным образом в духе переосмысления взаимоотношения идеи религиозной истины с идеей религиозного единства. Результатом чего стало радикальное изменение отношение Ватикана к экуменической модели религиозного единства: идея достижения будущего религиозного единства Католической церкви со всеми не только христианскими, но даже и нехристианскими религиозными традициями при условии признания ими религиозного или нравственного авторитета римского папы получила абсолютный приоритет среди всех важнейших целей Святого престола. Таким образом, можно говорить о совершенно новой ценностной модели современного католицизма, когда религиозное единство, в форме экуменического слияния различных религиозных традиций, имеет абсолютный приоритет над традиционным христианским приматом религиозной истины. Это означает, что ценностное отношение истины и единства в католицизме после Второго Ватиканского Собора перевернулось с ног на голову.
Следует отметить, что такого рода радикальной модернизации религиозной традиции как Второй Ватиканский Собор пока еще не было в истории Православной Церкви. Мы не знаем, какое решение по этому поводу примет Всеправославный Собор, проведение которого планируется на острове Крит в июне этого года. Возможно, что Всеправославный Собор также встанет на позицию модернизации православной религиозной традиции, т.е. войдет в историю Православной Церкви как своего рода «православный Второй Ватиканский Собор», и примет решение, что достижение христианского единства в форме экуменического слияния разных христианских традиций важнее сохранения истины религиозной традиции православия. Но Всеправославный Собор пока не состоялся, а на встрече Патриарха Кирилла с папой Франциском в Гаване, прежде всего в их совместной Декларации по итогам данной встречи, многократно выражалось сожаление об утрате единства между православной и католической церквями. Говорилось и о надежде на восстановление утраченного религиозного единства двух данных христианских религиозных традиций. Проблема достижения единства Римско-Католической и Православной Церквей в данной Декларации явно поставлена во главу угла, причем не сделано даже попытки указать на необходимость поиска правильного взаимоотношения проблемы истины и единства в Церкви.
Можно сравнить, например, следующие пассажи Декларации: «Мы скорбим об утрате единства, ставшей следствием человеческой слабости и греховности…» (пункт 5), «…мы надеемся, что наша встреча внесет вклад в дело достижения того богозаповеданного единства, о котором молился Христос…» (пункт 6), «…молясь о полном единстве всех Его учеников» (пункт 6), «Призываем католиков и православных во всех странах учиться жить вместе в мире, любви и единомыслии между собою…» (пункт 24).
Совершенно очевидно, что призыв данной Декларации к достижению единства Православной и Католической церквей означает стремление к единству в форме экуменического слияния, и очень хорошо вписывается именно в ценностную модель современного католицизма, которая исходит из приоритета религиозного единства над религиозной истиной, что, в свою очередь, противоречит традиционной православной религиозной традиции, которая исходит из прямо противоположной ценностной иерархии. То, что здесь идет речь об экуменическом религиозном единстве, о единстве православной и католической церквей по модели их слияния, а не о традиционном присоединении или поглощении одной религиозной традиции другой, что даже осуждается как неприемлемое, следует из самого текста Декларации: «Православные и католики объединены не только общим Преданием Церкви первого тысячелетия, но и миссией проповеди Евангелия Христова в современном мире. Эта миссия предполагает взаимное уважение членов христианских общин, исключает любые формы прозелитизма» (пункт 24), «…метод «униатизма» прежних веков, предполагающий приведение одной общины в единство с другой путем ее отрыва от своей Церкви, не является путем к восстановлению единства» (пункт 25).
Стремление к достижению религиозного союза нового типа, где объединение различных религиозных традиций минует решение их внутренних догматических вопросов, явно свидетельствует о том, что религиозная мотивация данной встречи исходит от Католической, а не от Русской Православной церкви и стратегически оказывается выгодной именно Ватикану, ибо подрывает православную религиозную идентичность.
Другое дело, что в тактическом плане можно говорить о некоторых победах РПЦ, например, о признании Ватиканом необходимости религиозного примирения на Украине (пункт 25 и 26) или призыве к европейским политикам о признании христианской идентичности Европы (пункт 16) или о поддержке российской политики защиты гонимых христиан Сирии (пункты 9 и 10), но в стратегическом отношении, т.е. в отношении поддержки собственной религиозной идентичности данная встреча и данная Декларация – это однозначно полная и безоговорочная победа Ватикана над Русской Православной Церковью, а следовательно, и новая со времен распада СССР стратегическая победа Запада над Россией и ее народом.
С точки зрения православной религиозной традиции столь жесткий вывод абсолютно справедлив – никакая политика, в том числе церковная, не может быть выше религиозной истины, укорененной в ее догматике и экклесиологии, в противном случае – это была бы победа земного над небесным, временного над вечным, или говоря без обиняков, лжи над истиной.
Если честно посмотреть на современный католическо-православный религиозный диалог, то придется признать, что подлинное католическо-православное единство невозможно, до тех пор, пока православная религиозная традиция будет сохраняться. Для достижения единства в форме экуменического слияния католичества и православия возможен только один путь – глубокая качественная модернизация православия, вплоть до трансформации православной религиозной традиции в иную религиозную форму, что собственно и имело место в католицизме на Втором Ватиканском Соборе, где произошла переоценка всех ценностей традиционного католицизма. Другой вопрос: пожелает ли Православная Церковь пойти по пути Католической церкви ради достижения религиозного единства с ней? Это означало бы не что иное, как самоубийство традиционного православия. Несомненно, только то, что среди иерархов РПЦ имеются сторонники такого подхода, что и было продемонстрировано на встрече Патриарха Кирилла и Папы Франциска в Гаване.