Я некоторое время колебалась, гадая о том, поймут ли меня общие с покойным Домиником Веннером друзья, если я проведу параллель меж ним и ныне живущим Андерсом Берингом Брейвиком? Позволительно ли это с точки зрения нравственной? С какой либо иной точки зрения? (Отнюдь не о культуре, как мы понимаем, речь, хотя в одном случае оная – заурядная среднеевропейская, в другом – высочайшей французской пробы). Но как сравнить того, кто пролил лишь свою кровь – с пролившим реку чужой?!
И все же честность требует: сопоставление напрашивается. Обозначение обоими одних противников, одинаковый, как будет обосновано далее, подход к решению задач…
Начнем с Брейвика, хотя отмечаем (уже второй раз) чудовищную годовщину Веннера.
По прошествии времени автору этих строк приходится признать, что собственная, по горячим следам, оценка его преступления не была верной. Первой вспыхнувшей в моей голове мыслью явилась мысль о чудовищной провокации власть имущих леваков, долженствующей полностью придавить любые проявления в обществе национального интереса. Перекрыть все законные пути борьбы, закатать в цемент и надпись написать: «Все, говорящие о национальном интересе – убийцы».
Да еще эти фотоснимки в переднике с мастерком… Хотя стоило бы мне догадаться, что, торчи из этой истории всамделишные масонские уши, никаких живописных фотографий бы не приключилось.
Так или иначе – но мои опасения не сбылись. Национальные партии по-прежнему под прессом мондиалистов, но не более, чем всегда. А если провокация не имела последствий – то провокации и не было.
Кроме того, поначалу я не готова была поверить, что весь этот гигантский замысел мог быть осуществлен одиночкой. Дети конвейерного бытия, мы не верим в одиночек. Между тем – напрасно. Европейская цивилизация до предела личностна.
Пожиная информацию на электронных полях, мы понемногу убеждаемся, что похоже да, за Брейвиком никто не «стоял». Но и это еще не все наши открытия.
В те дни, летом 2011 года, совершенно незамеченным, через наши средства массовой информации прошел один анекдот, и анекдот, как выразился бы Ф.М.Достоевский, скверный, однако баснословно смехотворный. Позволю себе его напомнить. Издания пустили гулять фотографию двух характерно расхлябанного вида кавказских подростков, взирающих в объектив в обнимку. Мовсар Зямаев, 17-ти лет, и Рустам Даудов, 16-ти лет. Чеченцы. По словам журналистов, младни, узрев происходящее на острове, сперва спрятались в лесу и связались по телефону с отцом старшего. Тот посоветовал «попытаться обезвредить террориста» (sic!) Три юных чеченца (третий остался в СМИ безымянным), приняв сей ценный совет к действию, подобрались к Брейвику сзади и начали швырять в него камнями (sic!!!). На это Брейвик убил одного, в двоих почему-то промазал. Больно стукнув преступника последним камнем (тот даже «завыл» и начал ругаться), подростки убежали, нашли пещеру, собрали туда всех, кого смогли, при этом еще спасши жизнь троим, тонувшим у берега. Общей сложностью Мовсар и Рустам спасли 23 человека (sic!!!!!!).
Строго говоря, нас этим не удивишь, мы привычные. Наши идеологи от мультикультурности находят чеченцев то в Брестской крепости, то обнаруживают сию национальность в фигуре Рюрика, водившего, бывало, свои драккары по горным тропам. (Нимало не шучу, могу осчастливить ссылками). Так отчего бы двоим юным горным орлам почти-почти-ну-совсем-почти да ни совладать со злодеем века?
Интересно совсем другое. По проговоркам в СМИ юного «героя» Мовсара (которого перестали затем раскручивать в оном качестве в силу уж слишком большого комизма картины «подвигов») просматривается несомненная принадлежность его семьи к бандформированиям, из тех, это получили в благословенной Западной Европе статус беженцев. Сколько преступников из одной Чечни сидит в разных странах ЕС на пособиях и пользуется муниципальным жильем, медицинским обслуживанием и прочими приятными благами? Весьма много. И вот – самое меньшее трое таких «видевших в детстве, как расстреливают людей (sic!)» оказывается на острове Утойя. Слащавые слова о расправе над невинными «детьми» начинают подтаивать, как мороженое в жаркий день. Я привела самый баснословный пример, но спустя какое-то время после шока – робким шепотом (страшно же хоть словом «одобрить» Брейвика!) – повсеместно заговорили о том, что молодежный контингент на острове был вполне специфический, (даже в норвежской своей части) – подрощенный авангард для воплощения в завтрашнем дне мультикультурной модели, грядущие разрушители. Под свою предполагаемую роль юные партийцы, строго говоря, уже подписались. Иной раз мы платим большую цену, нежели предполагаем. Но это входит в правила игры. Невинной жертвой являются творящие молитву (вне сомнения, нравятся ли они нам), случайные люди, оказавшиеся в общественных местах, само собою, пожилые люди и дети. Но – не члены политических партий.
Сочтя закон прикрытием одного беззакония, Брейвик пошел сам путем беззакония иного. Но убивал он все же – врагов.
Брейвик развязал свою личную войну с аппаратом управления. Вне всякого сомнения, он понимал, что (даже при стопроцентном успехе всех пунктов его плана) выиграть он не способен. На этой доске заменяемы и пешки и ферзи. Тогда – к чему лить кровь? Единственно ради кровопролития? Безумец?
О, нет, не безумец. Как и в случае с Домиником Веннером, мы сталкиваемся с острейшим, яснейшим, страшнейшим холодным умом.
Многие, к примеру, задавались вопросом: если Брейвик выступал против исламизации, отчего не направился со своим адским оружием в ближайшую мечеть? Уж там-то определенно собраны именно те, против чьего присутствия в Норвегии он возражает. Но дело даже не в том (хотя и этот момент был учтен, а выше я еще говорила о категории «невинной жертвы»), что зверская расправа над посетителями мечети вызвала бы естественное сочувствие общества как раз к мусульманам. И Брейвик не вступал в диалог с мировым исламом. Брейвик вступил в спор с собственным правительством, которое позволяет миграцию из исламских стран. Опять же: заменяемость фигур игры. Вместо этих впустят новых чужаков. Он же нанес удар по условно «своим». Задаваясь целью – запугать. Ведь мигранты для них – орудие, убийством мигрантов их не устрашить. А своя-то шкура… Ведь кто-то из госчиновников вполне мог отправить на остров Утойя и собственных отпрысков, может какие и были, я не выясняла…
Была и еще одна цель (далее последуют совсем жуткие слова): обитатель века, когда сознание вольно либо невольно подстраивается под механизмы рекламы, Брейвик сознательно искал эффектный ход, способный превратить тысячу с половиной страниц аналитического текста в книгу, читаемую и обсуждаемую самыми широкими массами. Сказала бы «в бестселлер», да предложено было даром. В этом смысле он, вне сомнения, добился своего.
Кстати, все же парой слов позволю себе выступить адвокатом если не дьявола, то, во всяком случае, монстра. Брейвик совершил то, что совершил, безусловно. Однако после парижской коллизии в редакции «Шарли Эбдо» и кошерном магазине – не можем ли мы сказать, что аналогичный выход из правового поля другой стороной был лишь вопросом времени? Не забудем также убиенных детей в Тулузе, настоящих маленьких детей, а не молодых партийных активистов. (Злодеяние, не получившее никакого резонанса). Деятельность таких партий, как НРП, по сути, уже принесла в Европу ту войну, в которую Брейвик счел нужным вступить на опережение.
Но выиграл ли он в своей однодневной кровопролитной битве? Нет. И в своем проигрыше он опять же совпадает с Веннером.
На первый взгляд Доминик Веннер пошел в противоположную сторону, чем Брейвик. Ведь он назначил жертвой не других, но самого себя. Кому он принес вред, кроме, разумеется, собственной бессмертной души? Так, да не совсем. Точно так же Веннер искал страшного хода, способного потрясти общество, а в итоге – привлечь внимание к его протесту. Не исключаю, что у ветерана ОАС также проигрывались в голове и иные варианты. Задаваясь вопросом, мог ли Веннер убить не себя, но других людей, я вынуждена ответить: мог. Вопрос в том, что он счел бы более целесообразным. Он искал новую формулу общественного потрясения. Она сложилась из соединения жертвы (себя) и места (собор Нотр-Дам).
Самоубийство – худший грех для крещеного человека, нежели убийство. Убийство отпускается, самоубийца ложится в землю неотпетым.
Напомним также, что даже случайно совершенное в стенах храма убийство влечет за собой чин переосвящения, ибо храм считается оскверненным. Намеренное самоубийство в храме – преступление двойное. Но (даже будь мы двадцать раз секуляристы) генетический код дышит. Представим на минуту: а имело бы такой резонанс самоубийство даже и вполне известного писателя в, допустим, супермаркете? При таких же толпах народу? Эпизод, который не выскочил бы даже в топовые новостные строки. Вся пуанта была в том, что кощунство ударит по прапамяти.
Почему нимало не производят впечатления на народные массы кощунственные кривлянья феменок? Даже когда они прорываются заголяться в храмах? Главная феменская проблема – полное безразличие мимо идущих толп. Эти кощунницы – вне контекста, вне культуры, вне цивилизации. Не станем же мы всерьез переживать из-за ворвавшейся в церковь обезьяны, хотя и постараемся от греха побыстрей словить в клетку. Они – вне. Веннер был – внутри. Он кощунствовал над «милым сердцу собором, возведенным гением его предков». Кощунство в любви, любовь через кощунство – такое проберет кого угодно. До дыхания костей, до черных льдов озера Коцит.
Веннер протестовал против двух явлений, на поверхностный взгляд друг другу противостоящих: деятельности гомосексуального лобби и исламизации стран христианского генезиса. Противостоящих ли? Два упомянутых выше недоросля, которых наши казенные болтуны сразу обозначили бы носителями «традиционных ценностей», вполне дружно проводили время на острове Утойя с юными активистами-содомитами, это к гадалке не ходить. Как мы помним, на мирную демонстрацию против строительства огромной мечети в Кёльне напали отнюдь не мусульмане, а содомиты. Две силы, разъедающие Европу – снаружи и изнутри. Покуда они союзники, а то, что, выведя нас с исторической арены, они неизбежно вступят в конфликт меж собою, нас уже не обеспокоит.
Кстати, интереснее, что противником воинствующего гомосексуализма в итоге все же оказался Брейвик. С Веннером все яснее, это был человек старой складки. У Брейвика, превосходного аналитика современной проблематики, какая-то невообразимая мозаика в голове по части идей. То он восхищается Уинстоном Черчиллем, то тоскует по коллоборационизму, то его заносит в масонскую ложу… Он крещен в протестантизме, который давно уже «венчает» содомитов и позволяет этот грех своим духовным лицам. Однако диагноз и он ставит верно, быть может, инстинктивно: содомизация общества разъедает мужское начало, делает современного европейца слабым и уязвимым, не способным к защите своей цивилизации.
Однако отчего путь осознания реальных цивилизационных язв обернулся в обоих случаях кровавым путем в тупик?
Из посмертного письма Веннера отчетливо видно, что это – не письмо христианина. Собственно, я и знаю, что он, рожденный католиком и воспитанный до II Ватиканского Собора (спрос с него на порядки больше, чем с Брейвика), христианином не был. Моя приятельница рассказывала мне, что был момент, когда разговоры с ним могли поколебать ее в вере.
Нотр-Дам был дорог Доминику Веннеру. Но дорог – как что? Как архитектурный памятник, полный историей Франции. Не как храм, не как место свершения Литургии. Но бесполезно стеречь камни, возведенные гением христианства, если не хочешь следовать за Господом Христом. Только христианство сделало Европу солью земли. Нет смысла хранить форму вне содержания.
Вне христианства Европа прожила несколько десятилетий, далее начались стремительные инородная экспансия и внутренее разложение. Да, в силу греховности человеческой природы христианство Европы было не идеально. Но оно было. И Европа долгими столетиями удерживалась в роли авангарда человечества. Случайно ли совпадение секуляризации Европы и ее сдвижения на второй план?
До нынешнего десятилетия мы свыклись с образом ослабевшего и изнеженного европейца-постмодерниста, европейца, обесценившего все смыслы. Но тут начинает происходить нечто, не предсказанное никакими прогнозами. В полупредсмертном бреду наша земля вспоминает, что мы – самые сильные, самые страшные, самые храбрые и решительные. Самые неистовые. И вскипает кровь берсерков, ходивших в бой без доспеха, и вскипает кровь франков, разрубавших головы, как суассонские чаши. Это десятилетие еще явит и третьего, и четвертого, кто хладнокровно призовет свою или чужую смерть. Ибо Европа жива.
Европа жива, но без Христа образ ее героя искажен до обличья чудовища. Карл Великий, Людовик Святой, Жанна-Дева – их деяния вызывают трепет благоговения, а не дрожь ужаса. Их деяния – в гармонии с человеческой душой.
Европа выживет, если не даст отлететь своей христианской душе. Все остальные попытки спасти ее тщетны. Это умозаключение предельно просто, но лженаправленные действия тех, кто решается сегодня действовать, не позволяют его оспорить.