Представители дореволюционного славянофильства, к творчеству которых часто обращается Русская Idea, одним из центральных пунктов в своих философских и политических размышлениях сделали институты самоуправления. Многие из них – практики земского самоуправления в конце XIX – начале ХХ века – не понаслышке знали о том, какими сложностями сопровождается путь становления самоуправления в России, но именно в этом пути они видели залог ее устойчивого и полноценного развития. Уже в ХХ веке в земстве же видел истоки возрождения России А.И. Солженицын. Сегодня размышления русских консерваторов по-прежнему актуальны – ведь гражданское общество немыслимо без работающих на низовом уровне самоуправления людей, готовых взять на себя ответственность за развитие своего городского пространства.
Что такое современный город, каким содержанием должно быть наполнено городское пространство, как это будет способствовать становлению гражданского общества, и каковы реальные препятствия такому развитию – об этом ответственный редактор РI Любовь Ульянова побеседовала с руководителем Департамента приоритетных проектов Севастополя, специалистом по урбанистике Сергеем Градировским.
Любовь Ульянова
Уважаемый Сергей Николаевич! Что такое для Вас город? Можно ли видеть в современном городе – в какой-либо из его проекций и составляющих – пространство, напоминающее античный полис, в смысле самоуправляющейся общины граждан?
Сергей Градировский
Начну с простого тезиса. Живя в Москве, невозможно выйти на проблематику города. Москва – это своего рода джунгли. В том смысле, что это во многом враждебная среда, в которой от человека (конкретного вас) практически ничего не зависит. Будет что-то меняться или будет что-то стагнировать, будет меняться, как ранее при Лужкове или как сейчас при Собянине, – в любом случае человек ко всему этому может только приноравливаться. У него нет возможности на что-то важное и судьбоносное кардинально влиять. В Москве нет никакого самоуправления. Или оно имитируется, или оно часть коммерческого процесса, или часть бюрократической машины. Правда, есть всплески сопротивления и даже бунта.
Пространства такого рода, как агломерация Москвы, сложно воспринимать как что-то свое, близкое, родное. Лично я не могу вступить в отношения с таким пространством. Охватить его. Тем более – управлять им. Я лишь с трудом могу оставаться самим собой в таком пространстве. И что-то мне подсказывает, что я такой не один.
Дома можно сделать перестановку, обновить мебель, сменить цветовую гамму, установить определенные правила поведения и договориться со всеми их соблюдать. А в мегаполисе типа нашей столичной агломерации – нет. Можно только эволюционировать.
Любовь Ульянова
И Вы решили что-то сделать?
Сергей Градировский
Когда я осознал это, я стал искать город для жизни. Такой, где хорошо на улице, где возможна ежедневная пешеходность, где сигнал, посылаемый мной о другом сценарии развития, может пройти, где при этом существует плотная и достаточно сложная коммуникация. Так я нашел Томск. Для меня, я бы не хотел задеть ничьи чувства, этот город оказался единственным в Сибири, который я бы приблизил к искомому идеальному объекту.
Любовь Ульянова
Это первый тезис. Каков второй?
Сергей Градировский
Город – это пространство, которое наполняет вас силой. Если провести несколько часов, гуляя по улицам мегаполиса, возникает усталость, ощущение выжатой канарейки, после такой прогулки приходится отдыхать и набраться сил. В подлинном городе совсем не так. Хорошее урбанистическое пространство дает силы и наполняет энергией, дает эмоции, это как прогулка по пляжу или поход в горы. Город хорош, кода ты предпочтешь остаться в нем и провести уик-энд в городе с горожанами вместо того, чтобы выбираться на природу. Тем более что хороший город может и должен включать природу в себя. Таким образом, город – это то, что доступно, пластично, то, на что каждый из нас может влиять, то, что каждый из нас может проектировать под себя.
Любовь Ульянова
И Вы это относите к античному мирочувствию?
Сергей Градировский
Наверное, можно сказать, что во многом это действительно так. Ведь в античности между полисом с прилегающей к нему хорой (где выращивались пшеница, виноград и оливки, которые и определяли границы Ойкумены) и всем остальным пространством хаоса проходила четкая граница «своего» мира. Античный человек предпочитал оказаться внутри полисного пространства, а не снаружи, в геометрическом пространстве города, а не в хаосе природы, не в диком море. Античный человек искал места окультуренного, места, устроенного под себя, тянулся к пространству, с которым возможен и отчасти уже выстроен диалог.
Как только ты начинаешь серьезно относиться к таким импульсам, ты ищешь свое место силы. Поэтому я и оказался на родине – в Гераклее-Севастополе.
Любовь Ульянова
Какие факторы оказывают влияние на городское пространство? Может ли такое пространство сегодня быть автономным и независимым от внешних по отношению к городу факторов?
Сергей Градировский
Ответ прост. Для меня загадка, почему с этим вопросом такая путаница. Город подобен человеку. Разве человеку понравится не владеть самим собой? Когда нет ни одной собственной мысли или ни одного собственного чувства. Когда вы все время пересказываете чужие мысли или через вас постоянно проходят чужие эмоции, когда вы податливы на чужую истерику и любую рекламу.
Любовь Ульянова
Нет, человеку такое не по нраву.
Сергей Градировский
Так же и город. У него должна быть самость, и в тоже время он должен быть включен в самые разнообразные, в том числе международные коммуникации. Самые интересные города – те, у которых и самость крепкая, и включенность в глобальный контекст присутствует.
В свое время мне приходилось читать лекции про сущность города, в которых у меня был такой тезис: если города нет на глобальной карте, значит, он все еще не состоялся. Город должны узнавать – как Флоренцию, Венецию, Нью-Йорк, Амстердам, Лондон, Санкт-Петербург. Эти города узнают. У них есть лицо. У них есть уникальный, только им присущий облик. Это может быть небольшой город – как города-университеты Оксфорд, Кембридж или Гейдельберг, с уникальной традицией, кампусной системой, где собраны люди определенного типа. Это могут быть города – всемирные курорты, или знаменитые индустриальные города, или города сакральные, как Мекка или Иерусалим. Но ваш город должен быть нанесен на мировую карту. Все эти города – нарасхват, на разрыв и погружены в сложнейшую мировую коммуникацию.
Другими словами, счастлив тот город (как и человек), который и собой владеет, и может вступать в сложные и продуктивные коммуникации, испытывая соответствующее давление мира.
Любовь Ульянова
Как «город нарасхват» может при этом быть комфортным для местных жителей, которым нужно вступать в коммуникацию с собственным городским пространством, а не с толпами туристов?
Сергей Градировский
Путем усложнения пространства. В городе не работает эвклидова геометрия. То, что несет доход, оно же несет и хлопоты. А кроме денег, туристы тащат в город еще и микробы. Но это только часть реальности. Развитие требует зачерпывания чужого. Из себя многого не выжмешь. Только во всем этом нужно знать меру, уметь быть хорошим регулятором, уметь социокультурно перерабатывать части антропотока. В конце концов – не дрейфить.
Любовь Ульянова
А если говорить о таких факторах, как общенациональные интересы, вертикаль власти, бизнес-интересы, туризм и т.п.? Как они влияют на развитие города? Ведь сегодня не эпоха городов-государств или вольных городов.
Сергей Градировский
И опять же: город – это как человек. Он всегда зависим и всегда независим. Мне не нравится тип мышления, который пытается всё свести к одному началу. В жизни такого не бывает. Наоборот. Города – это живые сущности. И когда город жив, в нем есть экклесия. Так вот. В правильных суждениях о людях, о живых сущностях, всегда присутствует амбивалентность – самостоятельность и включенность, зависимость и независимость.
Понятно, что были разные эпохи: в какие-то из них у городов было больше власти, в какие-то – меньше. Были эпохи, когда города буквально стирались с лица земли. Однако город может выживать даже при очень жестких действиях, направленных против него. Крупный бизнес, конечно, может разрушить город, причем в процессе отстраивания мегаполиса. Даже само по себе развитие может разрушить город. В свое время мы проводили специальное исследование, сравнивая Томск и Новосибирск.
Новосибирск – это город, по которому беспощадно прошлась индустриализация советского типа. Поэтому там ужасное городское пространство. Город крайне неуютен: видимо, поэтому люди предпочитают прятаться в академгородке.
Томск же индустриализация захватила только частично, по ряду моментов, в целом обойдя его стороной. Поэтому в Томске есть комфортный центр, есть реальное кампусное пространство. Самодостаточное. И в Томске есть люди, которые продолжают бороться за судьбу города, за то, чтобы сделать город более человекосообразным, доступным, креативным, увеличить в нем количество и качество публичных пространств.
Любовь Ульянова
Значит, развитие может разрушать?
Сергей Градировский
Куда быстрей, чем не-развитие. Действия по достижению экономической и военной мощи могут быть крайне полезны государству, но, одновременно, они могут разрушать города и истреблять городские сообщества. Путь развития может быть выстелен миллионами трупов. Блажен, кто знает меру. На развитие нужно набрасывать узду. Тогда оно служит нам, а не просто является силой, вовлекающей нас в свою логику изменений.
В этом смысле хороший пример – Германия, которая, несмотря на мощную индустрию (а по структуре и объему внешней торговли видно, насколько она мощна), крайне бережно относится к городскому пространству. Это действительно страна множества городов. И действительно федеративная страна.
Любовь Ульянова
Что такое комфортное городское пространство? Как оно формируется? Кто определяет критерии комфортности?
Сергей Градировский
Покойный Вячеслав Леонидович Глазычев, у которого я многому научился, любил приводить примеры урбанистических изысканий в США. Не один и не два раза там происходила следующая история. Придут правильные урбанисты в какой-нибудь «черный квартал», сделают всё по уму, вложат деньги, привнесут культуру и эстетику, рационализируют пространство и уйдут, довольные собой.
Пройдет совсем немного времени, и это «окультуренное» пространство вернется на круги своя. Всё, что должно быть сломано, расписано, подожжено, – будет сломано, расписано, подожжено. Как это понять? Как это назвать? Варварством? Уличным хулиганством? На самом деле, у всех социальных структур, которые на конкретной территории расположены, есть свои критерии красоты, комфорта и рациональности, в соответствии с ними и организуется окружающее пространство. Социальные группы приводят это пространство к тому, что они понимают как свое.
Поэтому критерии комфортности, уюта и безопасности действительно могут быть очень разными. Одновременно справедлива и такая мысль: над вкусом надо работать, вкус нужно воспитывать. И у многих, пусть не у всех, но всё же у многих, есть вкус к качественному городу.
Любовь Ульянова
Как бы Вы описали такое пространство?
Сергей Градировский
Могу пройтись по слоям.
Слой первый. Материально-бетонный. Соблюдаются ли красные линии, высотность, различные регламенты, работает ли генплан как закон, насколько соблюдаются правила землепользования и застройки. Всё это определяет хаотичность или, напротив, комфортность застройки города.
Второй слой – каковы взаимоотношения города с малым местным бизнесом. Многие недопонимают значение этого фактора.
Любовь Ульянова
Это когда в городе уютные маленькие кафе?
Сергей Градировский
В том числе. Я жил во многих городах. И когда в городе хорошо развит именно малый бизнес, это формирует низовую городскую среду, в том смысле, что у человека много качественных предложений в шаговой доступности: место, где можно купить вкусный хлеб, где можно выпить хороший настоящий кофе, уютная парикмахерская, фермерский рынок, книжный магазин и так далее.
Третий слой связан с жизнью семьи. Доступные детские сады, хорошие школы, поликлиники, места для прогулок беременных женщин и семей с маленькими детьми, доступные спортивные объекты. Можно ли, например, ребенка без сопровождения отправить в школу? В Севастополе, скажем, можно. А в Москве нельзя. Значит, Москва опасный, агрессивный город. И это тоже имеет прямое отношение к комфортности.
Следующий слой, условно, социологический. Есть ли в городе люди, которые любят свой город и готовы за него выступить на «стены города». К примеру, в Севастополе такой слой людей присутствует. Настолько крепкий, что они даже поменяли ход истории. В других городах Крыма есть невероятно старые семьи, разных этносов, которые вросли корнями в эту землю и у которых есть выдержанный вкус. Там целые династии – врачебные, педагогические, винодельческие, кондитерско-гастрономические. Мы знаем их фамилии. Люди реально создают качественный продукт. Без этих людей жизнь не та. Они приносят всем нам громадную пользу! И это подлинный вклад в городскую жизнь.
Есть в городе много и других слоев. Скажем, не менее важный слой – городская интеллектуальная жизнь. На чем она крепится? Чем подпитывается? Ведь без нее целый ряд людей буквально задыхаются. В наше время также важна доступность различных услуг через интернет. Иначе говоря – в каком состоянии находится цифровой город? И так далее. Это как торт Наполеон: чем разнообразней и больше слоев – тем качественней продукт.
Любовь Ульянова
Такое ощущение, что в Ваших представлениях о комфортности присутствует определенная авторитарная установка: мы – урбанисты – лучше, чем жители города, знаем, каким город должен быть.
Сергей Градировский
Практически во всех управленческих сферах присутствует локус авторитарности. Он повсюду. И профессиональных сфер очень много. В город спускаются откуда-то сверху важные люди-небожители, которые говорят: здесь должна быть новая ТЭЦ, или – к вам придет железная дорога, или – мы разворачиваем систему мобильной связи, или – «тогда мы летим к вам». Все эти технологии, идеологии и инвестиции приходят извне. И «небожители» действительно всё это лучше нас знают.
Возьмем другой пример: нужно сделать новую автобусную остановку в городе. Проводится соцопрос, выясняется, где ее лучше установить. Начинается работа, и в конечном итоге будет учитываться не только мнение жителей, но и позиция профессионалов, сильно повлияет логистика, то, где проходят коммуникации, соображения безопасности и т.д.
Другой пример: нужно сформировать пространство обычного двора. Его жителей просят определиться, проявить готовность к коллективному самоопределению и дать ответ: сколько процентов территории они оставляют под автостоянку, где будет детская площадка, а где будут сидеть бабушки-сплетницы, перемывая всем косточки. И даже когда у муниципалитета есть готовность сделать всё так, как захотят жители, жителям нужно договориться между собой. Вы ведь не будете удивлены, что в 90% случаев люди не могут этого сделать.
Авторитарность, на которую Вы указываете в своем вопросе, вырастает из двух пороков нашего общества – люди не способны договариваться, и люди не способны держать границы своей компетенции. (Я, естественно, это отношу и к людям во власти.) При этом все уверены, что лично они во всем хорошо разбираются.
Но поскольку профессионал контролирует только одну из множества составляющих нашей богатой жизни, то на диктатора он не слишком-то тянет. В тысяче других мест решения принимают другие профессионалы. И все друг от друга зависят.
Любовь Ульянова
Как сказанное соотносится с идеей города как самоуправляющейся территории – своего рода античного полиса, который сам понимает, что он хочет?
Сергей Градировский
Понятно, что многие составляющие жизни городу навязывают сверху. Скажем, какие налоги остаются на местах, а какие забирают в центр. Крупный бизнес говорит, какую мобильную сеть он развернет или какой ритейл будет доминировать. Какое напряжение будет в городских сетях, и кто вообще будет заниматься генерацией на этой территории. В этом смысле город абсолютно несвободен. На него всё время кто-то влияет. Но жизнь такова, что во всем этом и нужно умудриться самоуправлять.
Должна состояться, быть выращена такая способность. Нет чистых моделей. Вам всё время рассказывают, что будет так, а вот так – не будет. Мы всё время находимся в этой ситуации. Это очень похоже на человеческую жизнь. Свободу приходится выкраивать. Понимать, что ты хочешь – также сложная работа. У греков, чьи обработанные и отполированные камни мы здесь всё еще наблюдаем, ведь они под нашими ногами, было видимо лучше. Их модель самоуправления была крепче.
Наш Херсонес, у стен которого мы с Вами разговариваем, пережил не одну империю и оставался городом две тысячи лет.
Любовь Ульянова
Тогда какую роль может играть народное представительство в этой очень несвободной системе?
Сергей Градировский
Зоны компетенции народного представительства требуется очерчивать очень бережно. С одной стороны, вроде бы всё дано. Есть зона законодательной власти. Но люди туда приходят разные. Бывают такие, кто не способен к нормотворческой работе по определению. Более того, даже не способны выложить техническое задание, чтобы юристы подготовили нормативный акт, который понятным и предсказуемым образом повлияет на жизнь города. В итоге выбранный электоратом депутат, вполне порядочный человек, не понимает либо содержания закона, либо последствий, к которым он приведет. Но законы катятся один за другим, и он голосует. Но хорошо если он понимает, что у него нет квалифицированной позиции, на основании которой он принимает решение голосовать или нет. Мандат дается на 4 или 5 лет, за первые два года можно многому научиться, многим овладеть. Но на практике этого не происходит.
Второй уровень представительства – это местное самоуправление. Если оно хорошо работает, то именно оно занимается благоустройством городского пространства, вопросами, связанными с жилищем, комфортом, тишиной, видом из окон, пешеходностью, дворовой безопасностью. И здесь люди опять оказываются не способны нести ответственность – даже за свой двор или подъезд.
Любовь Ульянова
Ваш взгляд далек от оптимистического.
Сергей Градировский
Вы же помните, что в античном полисе не все имели гражданство. Не все имели право на представительство. И это была во многом более честная система, связанная с организацией городского пространства и жизни в нем, чем современная, когда человек получает право голоса по достижении определенного возраста. За всеобщность этого права долго боролись, но оказалось, что после его введения система не заработала, а может, даже стала работать гораздо хуже.
И в тех местах, где представительство не выполняет своих функций, на первое место выходит профессионализм. Он может быть разным, он формируется через бюрократическую конфигурацию, через бизнес-услуги или через квази-бизнес, основанный на бюджетных деньгах.
Скажем, «Горводоканал» города N-ск – это типичный квази-экономический субъект. Живущий на тарифах, которые ему устанавливают после экономических и политических торгов. Убыточное, причем заведомо убыточное предприятие.
Структуры профессионализма в различной комбинации компенсируют то, чем не хотят заниматься сами горожане, которые в такой ситуации уже и не горожане, а жители или потребители. Чаще всего люди сами не готовы к предлагаемым объемам полномочий и сами отказываются от них. Другими словами, несвободу мы устанавливаем сами.
Не надо кого-либо винить.