Полемический выпад Алексея Дзерманта против моей статьи «Цивилизационное равнодушие» можно разделить на три составляющие части.
Первую составляют утверждения, свидетельствующие о том, что полемист не вполне точно меня понял. И моя позиция требует уточнений. Вторая — это те аргументы, которые мне представляются ошибочными. Наконец, есть третья часть — это где мы с Алексеем прекрасно друг друга понимаем, но при этом расходимся не столько во взглядах, сколько в принципах.
Начнем с того, что требует уточнения. Я совсем не хочу сказать, что отношения России и Запада восстановятся, когда палеоконсерваторы победят и у них, и у нас. Я хочу сказать прямо обратное — не следует ждать, что здесь и там победят люди с одинаковыми ценностными установками. И, главное, не следует на это работать, не нужно прилагать к этому усилий. Я совсем, кстати, не исключаю, что в США те, кто именуют себя палеоконсерваторами, могут рано или поздно добиться электорального успеха. В конце концов, сегодня к палеоконсерваторам, или же постлибералам, относят столь популярного в США телеведущего, как обозреватель Fox News Такер Карлсон. Было бы во всех отношениях прекрасно, если бы он стал президентом США. Но делать на это политическую ставку, было бы верхом наивности и безрассудства. В нынешних условиях любая помощь с нашей стороны Карлсону и его единомышленникам — это его неминуемая политическая смерть. Поэтому надо быть реалистами и принимать тот Запад, который есть, не мечтая вместе с уважаемым Александром Дугиным о «Западе альтернативном». Скорее всего, Запад останется в будущем либеральным и будет дальше двигаться в этом же направлении, возможно, чуть чуть корректируя свой курс. Поэтому ни на какой союз консерваторов я не рассчитываю, тут Дзермант меня просто неправильно понял.
Что он понял в целом правильно и что попытался опровергнуть? Вопреки тому, что написал я, ему кажется, что то положение России, которое она обрела после катастрофы 1991 года, и было реальным слиянием с Западом. Поскольку в России правила прозападная элита, стремившаяся в западным деньгам и комфорту, то, с его точки зрения, это означает, что Россия и была интегрирована в Европу. Мне же представляется, что приобщенность российской элиты первых постсоветских лет к глобальным финансовым потокам и разнообразным сетям влияния сопровождалось в то же время ничтожной ролью страны в глобальном разделении труда. И еще более ничтожной ролью России в мировой политике. Вот это напряжение и стало источником всех последующих проблем. Помимо других факторов был еще и фактор геополитический — Россия оказалась отрезана от Европы поясом новых независимых государств, до конца еще не поглощенных евро-атлантическими структурами. И Запад устами своих политических деятелей утверждал, что не готов оказаться ни от стремления поглотить эти территории, ни от столь же явного желания Россию не пустить ни в НАТО, ни в ЕС и вообще отодвинуть от европейских дел.
Реальное искреннее западничество в России, на мой взгляд, пришлось на годы горбачевской перестройки. Настоящими западниками были шестидесятники, люди поколения моего отца, которые действительно хотели здесь демократии, рынка, прав человека. Им на смену в 1990-е пришли люди, которые из всего этого набора хотели только рынка, потому что он открывал им путь к собственности и обогащению. К правам человека они относились примерно так же, как не самый безнадежный школьник относится к отметкам за примерное поведение, а слово «демократия» вообще воспринимали с некоторым усилием. Эти люди в 1993 году расстреляли парламент, подчинили себе Конституционный суд и создали вертикаль исполнительной власти, ограниченную на тот момент лишь губернаторской вольницей и олигархическими медиа. Эти люди реально стремились на Запад, но мотивы этого стремления были сродни желанию оказаться в элитном клубе, где предаются изысканному разврату. Вот этот изысканный разврат наша элита и искала в первую очередь на Западе. Куда-то ее пускали, куда-то не очень, но к реальной интеграции России с Европой все это имело мало отношения.
Когда началась югославская война, наша элита поняла, что ее мнение на Западе ровно ничего не значит, что Запад может легко расправиться с близкой России страной, и в отличие от 1914 года, мы не можем реально прийти ей на помощь. Вот это геополитическое бессилие и стало причиной всех последующих событий, от Мюнхенской речи Владимира Путина до нынешней специальной военной операции. Россия явно надеялась посредством этой операции выйти на новый уровень геополитического влияния, аналогичный тому, что она имела в имперские века своей истории, когда была реальным претендентом на общеевропейскую гегемонию.
Все что Дзермант говорит по поводу разворота России в случае овладения всем Северным Причерноморьем в сторону Турции, мне кажется малоубедительным. Турция — наш вечный конкурент как раз в районе Причерноморья, и эта конкуренция будет только увеличиваться, если нам все-таки удастся эти регионом овладеть. Я бы сказал, что в этом случае мы просто обречены на конфликт с Турцией. Весьма возможно, нам удастся его избежать в острой форме и прежде всего потому, что эту задачу в ходе СВО мы, похоже, реализовать не сможем. Конкуренция же эта объясняется в первую очередь нашей борьбой за место в европейской системе. И Москва, и Анкара — наследники Византии и обе столицы теперь хотят утвердиться в качестве своего рода Второго Рима (о Третьем надо говорить отдельно). Но когда мы в истории желали быть Вторым Римом, то, разумеется, рассчитывали рано или поздно если не отменить Первый, то во всяком случае оказаться его приоритетным партнером на Востоке. Но в конце XX века, оставив нас за пределами «коллективного Запада», Европа и США обрекли нас на взаимодействие и сотрудничество, более чем проблематичное.
Отчаянно прорываясь на запад в ходе СВО, Россия стремится отнюдь не к Турции. Я не вижу ни малейших намеков на какие-либо проекты овладения Константинополем в духе старой имперской геополитики. Мы явно хотим придвинуться к рубежам Европы, во многом для того, чтобы обладать рычагами воздействия на ее политику.
Весь смысл моей статьи и состоял в утверждении, что если бы мы только хотели строить свой независимый от «коллективного Запада» мир, то в этом случае мы бы просто взяли «свое», не претендуя на те территории Украины, где нас «своими» не считают. Откровенно говоря, все это можно было сделать в 2014 году, без большого напряжения. Имея в своем обозе легитимного президента Украины и столкнувшись со страной, еще не пришедшей в себя после вооруженного переворота, Россия в общем могла легко взять все, что ей было нужно, даже не прибегая к каким-то жестким нарушениям международного права. Россия тогда решила ограничиться одним Крымом.
А в 2022 году ситуация была уже другая. Жители основной части Украины уже не были готовы рисковать своим благополучием ради присоединения к «русскому миру». Ну хорошо, не были и не были. Зачем нужно присоединять к себе тех, кто не хочет к тебе присоединяться?
Алексей Дзермант объясняет это желанием создать свой особый мир, образовать свое особое геополитическое пространство, отдельное от других пространств. Он считает, что если мы не возьмем Одессу, то не сможем торговать зерном. Аргумент, разумеется, странный, мне кажется в подробном опровержении не нуждающийся. Но если убрать торговлю зерном, зачем России надо отчаянно рваться в Одессу, чтобы неизбежно превратив этот прекрасный город в развалины, затем присоединить его к себе? Конечно, здесь есть рациональные ответы, которые полемист даже не вспоминает — это и выход к Приднестровью, и отдаление НАТОВского флота. Но по моему все это не стоит жертв и разрушений. Россия явно больше потеряет от штурма крупных украинских городов, чем выиграет от их приобретения.
Но в конце концов спор идет даже не об этом. Спор о том, в чем причина того, что Россия даже сейчас, столкнувшись с явной неспособностью сменить власть в Киеве одним мощным рывком, продолжает устами не только теоретиков евразийства и прочих неоимперских идеологий, но и вполне официальных государственных мужей, провозглашать предельные цели спецоперации, которые по необходимости должны быть выполнены?
Дзермант считает, что задача состоит в том, чтобы освободиться от прозападной элиты и привести к власти новую, предположительно антизападную. Буду честен, если под прозападной элитой понимать экономический блок правительства, то как бы ни относиться к его курсу, это блок свою задачу выполнил, от финансового краха страну уберег, рубль удержал, панику в городах предотвратил. Антизападная элита, увы, пока может похвастаться успехами на ниве пропаганды. Конечно, стране нужна ротация экономических курсов и экономических команд, но я бы не рискнул делать ставку на боевые действия как на фактор такой ротации. Импортозамещение можно обеспечить и без бомбежек Харькова или Белгорода.
Мне кажется, надо быть честными перед собой. Мы рвемся на запад ровно потому, что мы продолжаем тянуться к Западу. Наши патриотические идеологи требуют овладения всей Украиной, надеясь, что в этом случае они смогут выставлять Европе свои условия и даже менять там «уважаемых партнеров» на партнеров удобных. Дугин когда-то так и сказал, нам надо ставить перед собой цель — завоевать Европу. Он ссылался на Тютчева, который в XIX веке, до Крымской войны проповедовал что-то подобное. Ну Дугин, допустим, это крайность, но полагаю то евразийство, которое представляет Дзермант, не слишком далеко от него отошло. Давайте выключим этот «европохитительский» сигнал из нынешнего геополитического воображения, и мы тут же убедимся, что свой «русский» или «евразийский» мир Россия могла бы построить без фронтального столкновения с «коллективным Западом».
Далее мы подходим к моменту, в котором мы с Дзермантом расходимся уже принципиально. Он считает, что России нужно избежать, как он выражается, «договорняка с Западом».
Как он это себе представляет?
Он рассчитывает на «взятие Вашингтона»? На то, что мы, как это было прежде, маршем дойдем до Берлина или Парижа? Или он хочет уничтожить русский народ в пекле мировой войны?
Понятно, что рано или поздно «договорняк с Западом» состоится. Столь же понятно, что Запад к «договорняку» придется еще принуждать, что Россия и делает, используя свои экономические рычаги. Зачем в ситуации принуждения к «договорняку», в чем только и может заключаться реалистическая внешняя стратегия, в поле публичного дискурса выпущено огромное количество не всегда вменяемых людей, которые кричат о том, что все, кто не хочет погибать в пекле мировой войны, трусы и предатели? Что переговоры преступны, а нужна война до плохо просматривающегося с настоящей точки «победного конца»?
Боюсь, что ответ один — эти люди боятся, что в результате успешных переговоров в России укрепят свое влияние те люди, кто эти переговоры провел, то есть относительно умеренные и прагматичные политики. Возможно, с элементом «цивилизационного равнодушия» к Западу. И вот поскольку есть страх, что придут именно такие люди, надо уже заранее дискредитировать их в глазах общественного мнения. Вот это, мне кажется, недопустимо прежде всего.