Ровно 25 лет назад в России состоялась премьера культового фильма «Матрица» братьев Вачовски – и мир перестал быть таким, как мы его знали. Но – не сразу.
I
Для начала над «Матрицей» посмеивались, иронизировали, однако она с упорством носорога отвоёвывала себе место в пантеоне кинолегенд. Любопытно, но ничего по-настоящему значимого Вачовски больше не сняли, и до сих пор непонятно, как эти, в общем-то, средние режиссёры сделали настолько культовое кино, породившее тома исследований и изменившее не только киноиндустрию, но и мировоззрение в целом. Отдать должное, безусловно, нужно и продюсеру Джоэлу Сильверу, поверившему в данный проект, а до этого запустившего «Крепкого орешка».
Первая «Матрица» вызвала эффект взрыва ядерной бомбой. Вторая стала мостиком к чему-то большему, погрузив зрителей в туман неизвестности. А вот третья ушла, пожалуй, что в никуда – и в массовом восприятии, и в кассовых сборах. Потом же был большой перерыв в почти двадцать лет. В самом конце 2021 года вышла четвёртая «Матрица: Воскрешение». Занимался ей уже только один Вачовски, ставший женщиной, и большинство посмотрело фильм как просто фильм; без откровений. Но те, кого опалило взрывом 1999-го, лишний раз убедились, что давно уже существуют в Матрице. На этот счёт, к слову, в фильме есть отличная фраза: «Ностальгия – лучшее средство от тоски».
За десятилетия, что прошли между первой и четвёртой «Матрицей» братья Вачовски трансформировались, став сёстрами – трансформировался и мир; вопросы идентичности и подлинности, с одной стороны, вышли на первый план, а, с другой, выродились в нечто абсурдное. Но, так или иначе, мы, похоже, действительно, переселились в Матрицу. Подобное не означает того, что люди стали батарейками, вырабатывающими энергию для машин, но человек и человечество, определённо, существует в виртуальной реальности. Герои «Матрицы» переходили из одного мира в другой через телефонный звонок. Мы перемещаемся из условно реального в виртуальный мир, когда включаем айфон или любой другой гаджет. Тогда мы перестаём принадлежать себе, если когда-либо принадлежали, и оказываемся в симуляции.
Последнее слово – ключевое, и отправляет нас к культовой книге Жана Бодрийяра «Симулякры и симуляция», которую не раз упоминают в своей ленте Вачовски. Бодрийяр – один из тех, кто вдохновил концепцию Матрицы, хотя идея, конечно, тут не нова. В ленте Вачовски в принципе каждый может найти то, что ему близко. Это очень постмодернистское высказывание: от киберпанка до библейского пересказа. Здесь масса отсылок: причём, как к религии (Сион, Навуходоносор), так и к массовой культуре. Предатель Сайфер, например, заставляет нас вспомнить блистательного персонажа Луи Сайфера, сыгранного Робертом де Ниро в ленте «Сердце ангела». Кем он там был?
Безусловно, подлинность реальности в кино до фильма Вачовски ставили под сомнение не раз. В философии же концепции, подобные Матрице, проговаривались намного раньше. Сразу вспоминаем классическую аллегорию Платона о пещере, где люди прикованы к своим местам и наблюдают за тенями на стенах, считая увиденное чем-то вроде реальности. Всё это работало так, что зритель сам начинал искать скрытые значения и смыслы даже там, где они изначально не подразумевались.
В литературе есть – в качестве одного из примеров – можно вспомнить роман Филипа Дика «Распалась связь времён», где человек, ведущий обычную жизнь в симпатичном калифорнийском городке, вдруг узнаёт, что это лишь декорация. Нечто похожее зритель увидит в фильме «Шоу Трумана», вышедшем на экраны за год до «Матрицы». Вообще Филип Дик – один из величайших визионеров в искусстве, и, к сожалению, слишком многое из его описаний будущего сбылось. В России же, а это год 1999-й, «Матрица» с её «мирком, надвинутым на глаза, чтобы скрыть правду», коррелировала с культовым произведением Виктора Пелевина “Generation P”. Реальность там тоже ставилась под сомнение, и так же звучали Rage against the machine.
Между тем, сказав о симуляциях и Бодрийяре, мы обязаны вспомнить и другого французского философа – Жака Лакана. В частности, его концепцию большого Другого. «Матрица» во многом отсылает именно к ней – к тому, что некая система создаёт для нас заменитель реальности, управляет нами, экранируя настоящее, генерируя для нас и в нас симуляцию. Это одна из причин успеха «Матрицы»: она максимально эффектно задекларировала то, что мы не принадлежим самим себе, то, что мы вообще не есть мы, и нами управляет нечто более могущественное.
Тут я делаю акцент на слове «эффектно». Вачовски, в отличие от многих своих предшественников, смогли оформить идею максимально ярко. Прорывные на тот момент спецэффекты, вроде bullet-time, которые позднее стали использоваться повсеместно, качественная игра актёров и шикарно продуманная стилистика позволили убедительно донести тезисы о нереальности нашего мира, да и о нереальности нас самих тоже. А дальше начинался простор для фантазии, которая легко могла вызвать паранойю или шизофрению.
II
Один из первых вопросов «Матрицы» звучал так: кто управляет нами? Кто создал искусственную симуляцию, заменившую реальный мир? Это мог быть дьявол, или сверхмощный компьютер, или искусственный интеллект, или мировое правительство – неважно; так или иначе, это был Другой. Матрица оставалась повсюду – каждый персонифицировал её в зависимости от своего опыта и от своих представлений. Речь шла не только и не столько о власти машин, сколько о власти, о её носителе как таковом. Вачовски в первую очередь говорили об управлении и подавлении. Дальше они размышляли об иллюзии реальности, и в мире, где к концу тысячелетия чуть ли не всё подвергли сомнению, подобное прозвучало всерьёз.
Дальше следовал другой вопрос: была ли правда, а если да, то каким оставался путь к ней? И следом: существовала ли та самая «пустыня реальности»? В первой «Матрице» всё, казалось, было относительно понятно. Нам показали компьютерную симуляцию, в которой существовали люди, и явили спасителя, который должен был освободить человечество. Заканчивалась первая часть весьма эффектно. Звучал голос: «Я знаю, вы меня слышите. Я чувствую вас. Я знаю, вы боитесь. Боитесь нас. Боитесь перемен. Я не знаю будущего. Я не стану предсказывать, чем всё кончится. Я скажу лишь, с чего начнётся. Сейчас я повешу трубку и потом покажу людям то, что вы хотели скрыть. Я покажу им мир без вас. Мир без диктата и запретов, мир без границ. Мир, где возможно всё. Что будет дальше — решать нам». Идеальный рекламный текст! Затем Нео вешал трубку и взлетал в небеса под Rage against the machine.
Но во второй части «Матрицы» правду, спасение и спасителя, освобождение и еще очень многое подвергли сомнению. Как сказал бы Дэвид Линч: «Совы совсем не то, чем они кажутся». Нам, в общем-то, намекнули, что Морфеус опасный параноик, а властители Сиона – коррупционеры, тогда как агент Смит – настоящий борец с Матрицей, а Нео вовсе не избранный, а всего лишь часть программы. Ставились там и другие вопросы. Более или менее, было ясно лишь, кто такие Архитектор и Пифия: они символизировали мужское и женское начала. В то время Вачовски, снявшие свой первый фильм «Связь» о криминале и лесбиянках, как раз и переходили из мужчин в женщины и показали столкновение мужского и женского. Опять же неслучайно, в четвёртой части спасителем выступает не Нео, а Тринити – женщина управляет миром. Тоже, кстати, вполне себе в духе позднего Пелевина.
Вот только третья часть, самая неудачная из всех, не дала ответы ни на один из «проклятых вопросов». Нам показали, в общем-то, довольно посредственный боевик – и только. Однако третья «Матрица» тоже встряхнула мир. Она поставила, скорее невольно: новый вопрос: есть ли правда и реальность в принципе? Ведь Нео победил машины не в виртуальном, а в как бы реальном мире. Откуда у него появилась там власть? Значит не было никакой реальности на самом деле? А были только симуляции, бесконечно, как в рассказе Борхеса «Сад расходящихся тропок», плодившие друг друга?
Уже любопытно, но возникает и следующий вопрос. Есть ли у человека в принципе быть возможность кем-то другим, кроме как батарейкой, поставляющей энергию для Другого? И это можно и нужно воспринимать, в том числе, как аллюзию. Пищевая цепочка в духе того, о чём писал Георгий Гурджиев, где человек – только корм. Или люди – это источник энергии для власти капитала. Неважно, верите вы в мировое правительство или нет, но очевидно, что выстроена такая общественная модель, в которой подавляющее большинство – лишь потребители. Они отдают свою энергию, выраженную в денежном эквиваленте (он же есть затраченные усилия и время), чтобы покупать бесполезные товары и услуги. И не случайно в финале «Матрице» звучит песня формально самой антиамериканской и антикапиталистической группы Rage against the machine.
Однако ведь бунт Нео, его восстание против машин, по итогу ничем не заканчивается, как мы узнаём позднее. Создатели «Матрицы» показывают, что нет альтернативы тотальному капитализму. Или они хотят показать, что её нет. Любые попытки противостоять будут выражаться в радикальных действиях. Как, например, у математика Теда Качински, который рассылал бомбы, чтобы уничтожить компьютерные фирмы, а позже, шантажируя СМИ, опубликовал манифест, призвавший бороться против постиндустриального общества. Но Тед Качински – отщепенец и маргинал, а, следовательно, не может быть ролевой моделью для людей, существующих в рабстве комфорта. Потому что люди не идут за подобными фриками. Им нужны либо яркие фрики вроде Джокера, либо маскулинные красавчики в стиле Тайлера Дёрдена.
И вот тут проявляется важнейший аспект «Матрицы». Во второй части Архитектор говорит Нео, что тот существует в шестой версии Матрицы. Первая же не подразумевала страдания людей – в ней человек был беззаботен и счастлив. Возможно, это ложь Матрицы, а, возможно, и правда. А если правда, то люди сами не приняли такого существования, что сходно размышлениям Достоевского в рассказе «Сон смешного человека» или сюжету об изгнании человека из Рая. Неслучайно, люди в «Матрице» назывались вирусами. Они сами уничтожали жизнь и создавали проблемы.
Вообще, разговоров о христоцентричности «Матрицы» велось немало. Библейские параллели тут и, правда, есть, и в четвёртой части решение (в первой, как помним, спасал поцелуй) и звучит чуть ли не как христианская проповедь любви и сводится к словам апостола Иоанна: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нём». Конец же классической трилогии, впрочем, скорее противоречит Библии: Нео не приносит себя в жертву и не разрушает ад. И столько же, сколько от христианства, в «Матрице» намешано от восточных практик. В целом же это более чем коррелирует с философией new age, как раз-таки и набравшей мощь в конце прошлого века.
Фундаментальный вопрос тут совсем в другом: нужен ли миру, человеку и человечеству спаситель? Кто на самом деле хочет им быть? Кто вообще хочет выйти из Матрицы? Или большинство желает существовать, как предатель Сайфер, знающий, что мясо на его вилке – обман, симуляция, но принимающий правила игры, ибо секрет счастья, как он сам заявляет – в неведении? Этот вопрос с новой силой звучит сейчас, когда чуть ли не каждый обвиняет того самого Другого (неважно, как его маркируют и какими свойствами наделяют) в своей несвободе. Но хотим ли мы сами попытаться выйти из рабства? Неважно, управляемся ли мы властью Капитала, компьютерной симуляцией или Мировым правительством. И куда мы хотим выйти? Есть ли у нас вообще, куда выходить?
Важные вопросы, а ключевой, и его, на свой манер, задолго до «О дивного нового мира» Олдоса Хаксли поставил Иван Гончаров в романе «Обломов», звучит следующим образом: не выходит ли так, что многие из нас с радостью приемлют своё рабство? В «Матрице» это проговорено максимально чётко: для Нео труднее, чем выйти из Матрицы, было принять реальность. Так и в жизни – в нашей, обыденной. Зачастую мы сами создаём Матрицу и присягаем ей добровольно тоже мы сами. Следовательно, и спасителями, борцами должны быть тоже мы. Вот только на что мы готовы ради этого? И от чего по итогу готовы отказаться? А главное – ради чего?
