Рубрики
Блоги

Консервативная модернизация (к вопросу о возможностях конструктивных социальных изменений в России)

Только глубокая и качественная эволюционная модернизация предполагает уход России от скатывания в социальную архаику – которую, как не парадоксально, порождает реализация внешне прогрессивных либеральных рецептов, взятых на вооружение правительством, консервируя отсталость значительной части «провинциальной России».

В последнее время в российских публичных кругах всё чаще обсуждается вопрос о необходимости перемен и социального обновления – причем за «назревшие изменения» высказываются как оппозиционеры, так и системные «игроки». Между тем, вопросы общей стратегии, социальной цены и возможных издержек подобных преобразований остаются непроясненными: о них либо не могут договориться, либо вообще стараются не говорить.  Равно как не отрефлектирован вопрос о взаимосвязи между социальными трансформациями и кризисами в нашей национальной истории.

Гибрид из частичного «замораживания» общества и фасадной модернизации – когда имитируются внешние стандарты (без вопроса о социальной цене), в то время как качество и эффективность социальных подсистем снижается.

В ситуации отсутствия в обществе устойчивого «просвещенно-консервативного консенсуса» любые реформы рассматриваются как неизбежное вхождение в малопонятное и непредсказуемое «пространство рисков» (страхов, фобий, фрустраций и т.п.). Боязнь этих рисков побуждает многих быть стихийными (и зачастую нерефлектирующими) консерваторами и поддерживать власть, даже имея к ней претензии.

В то же время в современной России консерватизм для одних – неизбежный выбор и историческая данность, для других – кошмар и ругательство. В этой связи следует уточнить значение понятия «консерватизм» в современном  российском политическом контексте. Это позволит нам понять, какой именно вид и толк консерватизма востребован сегодня Россией.

На взгляд автора, можно выделить три основных течения в рамках российского консервативного дискурса

Во-первых, это лояльный консерватизм, апологетически воспринимающий сформировавшийся с начала 2000-х статус-кво как единственно возможную данность.

Во-вторых, это консерватизм, связывающий себя с определенными проектами исторического прошлого (дореволюционным монархическим либо социалистическим), восстановить которые в полном объеме (в качестве полноценного уклада) едва ли представляется возможным

В-третьих, это творческий консерватизм (если принять определение Николая Бердяева), рассматривающий определенные ценности и институты как основу развития общества в интересах «здорового и конструктивного большинства» (которое еще предстоит консолидировать).

Но как соотносится консервативный дискурс с различными подходами к преобразованию России, заявленными в течение последних десятилетий?

Полномасштабная модернизация страны со сломом «цивилизационного ядра» в соответствии с замыслами некоторых идеологов «радикальной трансформации» 1990-х не удалась: в результате «консервативного отката» 2000-х данное «ядро» не просто сохранилось, но частично даже укрепилось; при этом сложность российского общества очевидно не позволяет просто «заморозить» страну (со всеми ее существующими многообразными проблемами) в соответствии с традиционалистскими рецептами в духе Константина Леонтьева.

Модернизация элиты также не вполне удается: опирающийся на официальный вариант патриотической идеологии сегмент российской элиты (и тяготеющие к нему, при всех оговорках, представители интеллектуального сообщества) полагает существующую систему самодостаточной и бесконечно воспроизводимой, поскольку основная константа российской истории – консолидированная государственная власть – является ключевой характеристикой существующего порядка, и ее стратегию нужно лишь немного подкорректировать.

В этой ситуации либеральные «прогрессоры», стоявшие у истоков реформ 1990-х годов и фактически отказавшиеся сегодня от модернизации страны как «не вполне достойного занятия» (как выяснилось, культурный код которой так и не сломан), нередко не могут выбрать между собственно модернизацией России и растворением страны в цивилизованном сообществе. При этом многие из числа «прогрессоров» считают, что необходимые для торжества элементы социально-экономической структуры сформированы (имея ввиду усиливающиеся сегодня атрибуты «государства – ночного сторожа» и произошедший отказ от элементов социального государства), и поэтому нужно менять не сами правила игры в экономике и социальной сфере, но нравящуюся им власть.

Проект СССР 2.0 также представляется нереализуемым в современных условиях, имея ввиду не только издержки мобилизационного развития и его неизбежные последствия, но глубокий кризис его ценностных оснований накануне падения СССР 1.0. И именно дефицит эволюционных подходов к развитию вкупе с недоверием к механизмам общественного самоуправления привел его к историческому поражению.

Между тем, благодаря торжеству подобных настроений в двух основных политико-идеологических «лагерях» Россия действительно теряет данные ей для решения проблем внутреннего развития время и шансы, – поскольку некоторый «гибрид» из массовой деполитизации и «усеченных» либерально-реформаторских подходов в экономике не позволяет эффективно решать накопившиеся проблемы во многих сферах жизни общества.

Но возможна ли траектория развития без сползания в катастрофе, которую предсказывают России в связи с предполагаемым (и неизбежным в ситуации углубляющегося кризиса) ослаблением государства? Одновременно с этим возникает вопрос не только о качестве  стабильности, но и об ее соотношении с развитием как таковым (создающий осложнение для целого ряда российских интеллектуалов). Поскольку стабильность, не ориентированная на долгосрочное и качественное социальное развитие, неизбежно теряет в своем качестве.

В ситуации происходящей сегодня ре-политизации российского общества к углублению кризиса в равной степени ведут имитация реформ и отказ от них, так и некоторый «промежуточный вариант» – проведение их «сверху», с опорой исключительно  на административные механизмы, без «обратной связи» и в ограниченном масштабе. Видит ли российский «политический класс» альтернативу перечисленным сценариям и нуждается ли в ней, – остается большим вопросом.

На противоположном полюсе дискуссии находится вопрос о готовности российского народа к полноценному политическому развитию, о самой его способности быть субъектом развития. В то же время, достигнутая в период 2000-х годов относительная общественно-политическая стабильность вовсе не зиждется на мифическом российском безропотном терпении – но опирается на действительно существующий «государственнический» консенсус, который, при всей его прочности, все же не является безусловным.

Но действительно ли россияне неизменно «политически юны» и независимо от условий делегируют свою политическую субъектность государству? Нельзя исключить, что в их поведении проявляется специфическая оппортунистическая мудрость. Поскольку, если граждане страны не видят продуманной стратегии и готовности государства ее проводить в жизнь, – они остаются лояльны ему (во избежание более масштабных издержек вследствие ослабления государственных институтов), но рассчитывать в подобной ситуации на их готовность действительно консолидироваться и мобилизоваться в ответ на внешние вызовы весьма сложно

На этом фоне встает вопрос о наличии либо отсутствии самого субъекта модернизации в России.

Административный класс вполне удовлетворен моделью ограниченных «реформ сверху», которые оправдывают и укрепляют его статусные позиции. Российский крупный бизнес до последнего времени был преимущественно ориентирован на интеграцию в «глобальное экономическое пространство», сохраняя весьма амбивалентное отношение к Российскому государству и не связывая себя безусловно со страной происхождения.

Креативный класс, остающийся «вещью в себе», не обладает сегодня должной консолидацией и субъектностью. В то же время модель «перемен для избранных» после «крымского консенсуса» не имеет в России серьезных шансов. При этом отечественные «криэйторы» действительно боятся модернизации «сверху» как фактора усиления государства. Однако «фасадная» модернизация в России, как уже отмечалось, вполне последовательно реализуется, оставляя не слишком много возможностей для  самореализации представителей этого класса. Плавный демонтаж традиционных механизмов и целых сфер социальной политики (образования, медицины, системы пенсионного обеспечения и др.) снижает социальные перспективы российского среднего класса.

При этом пугающий многих хаотический и деструктивный сценарий для России действительно возможен – особенно с учетом слабой структурированности российского общества, а также слабости институтов и горизонтальных связей (что уменьшает шансы на урегулирование кризиса и смягчение его последствий «снизу»). Особенность ситуации заключается в том, что действующие элиты его не видят, считая существующий политический порядок безальтернативным – в то время как их радикально настроенные оппоненты, убежденные в нереформируемости и принципиальной нелегитимности системы, желают ее скоропостижного крушения  вследствие  спонтанной протестной активности  (и не желают учитывать возможные издержки этого сценария, не говоря уже о собственной ответственности за последствия этого процесса).

В качестве же возможного героя этого протеста, в отличие от ситуации 1990-1991 годов, предполагается не рефлексирующий и традиционно критически настроенный по отношению к власти либеральный интеллигент и даже не представитель страдающего от кризиса российского «среднего класса», – но реваншистски настроенный российский субпассионарий в связке с «обиженным в лучших чувствах» патерналистом, что означает реализацию действительно разрушительного сценария.

На взгляд автора, конструктивной альтернативой перечисленным выше сценариям является консервативная модернизация – как долгосрочный совместный проект элиты и общества, разделяющих общие ценности и цели развития. Консервативная модернизация предполагает выстраивание современного общества, полноценную институциализацию ценностного консенсуса в интересах «здорового консервативного большинства», заинтересованного в качественном и эволюционном развитии.  Последнее означает переход в стадию «нормальной эволюции», прорастающей снизу и поддерживаемой «сверху» ориентированной на развитие частью элиты, то есть новый социальный контракт. Реализация этого модернизационного и эволюционного контракта, в свою очередь, позволит решить ряд долгосрочных задач развития страны.

Во-первых, полноценная эволюционная и консенсусная модернизация – это наиболее эффективный способ уйти от консервации «четырех Россий», к преодолению пропасти между Россией мегаполисов и провинциальной Россией.

Во-вторых, именно такая модернизация закончит затянувшуюся российскую «переходность» и аморфность (поскольку недоструктурированное «общество-каша» со слабыми самоорганизацией и институциализацией весьма проблемно в ситуации кризиса).

В-третьих, помимо этого, только глубокая и качественная эволюционная модернизация предполагает уход России от скатывания в социальную архаику – которую, как не парадоксально, порождает реализация внешне прогрессивных либеральных рецептов, взятых на вооружение правительством, консервируя отсталость значительной части «провинциальной России».

В-четвертых, именно в результате реализации такого модернизационного проекта перестанут выпадать из развития целые регионы, постепенно смягчатся «кричащие» межрегиональные диспропорции и постепенно утратит свою сегодняшнюю остроту вопрос о том, «кто кого кормит».

В-пятых, наконец, именно качественная и эволюционная консервативная модернизация позволит примирить азиатский и европейский векторы в российской политике, соединить воедино европейскую и азиатскую части страны.

В-шестых, помимо этого, вопрос о политической нации без подобной модернизации не решается в принципе – но неизбежно консервируется сегодняшняя не вполне структурированная многонациональная общность, которую в идеологических целях можно толковать на советский либо на имперский лад – что, опять же, никак не повлияет на ее итоговое качество.

Таким образом, по глубокому убеждению автора, вопрос о консервативной и консенсусной модернизации для современной России – вопрос о наличии у нее конструктивной исторической перспективы. С позиций консервативной демократии сегодня становится всё более очевидным, что эффективная институциализация в интересах большинства общества невозможна без полноценного ценностного консенсуса, а апелляция к ценностям не находит своего полноценного политического выражения без выстраивания на базе этого консенсуса системы работающих на «общее благо» институтов (как властно-управленческих, так и связанных с общественным самоуправлением). И, как показывает драматический опыт 1990-х, без созданной на основе консенсуса «ценностной рамки» свободная игра социальных интересов может привести к состоянию «войны всех против всех» с ущербом для социально «слабых». Именно поэтому ценностный консенсус ради эволюционного развития в интересах большинства призван стать основой консервативно-модернизационного проекта, позволяющего постепенно преодолеть традиционные «тупики и ловушки» российского политического процесса.

Автор: Сергей Бирюков

Доктор политических наук, профессор, профессор Кемеровского государственного университета (Кемерово), директор лаборатории «Центр изучения евразийского пространства» (СИУ-РАНХиГС, г. Новосибирск)