«Лучше пей, Гоша!», – такой мем по мотивам «Москва слезам не верит» гуляет в последнее время по Сети.
С точки зрения современного россиянина (да и не только его) сегодня «стабильности в мире нет» в гораздо большей степени, чем в конце 70-ых, когда снимался оскароносный советский блокбастер.
Хотя именно тогда исламская революция в Иране превратила одно из крупнейших государств Евразии в мощный и весьма радикальный центр силы, альтернативный и американскому, и советскому «колониализму».
А вторжение СССР в Афганистан разрушило установленный благодаря никсоновской «разрядке» статус-кво во взаимоотношениях между Москвой и Вашингтоном.
«Геополитический диалог за бутылкой» в исполнении Алексея Баталова и Бориса Сморчкова – наглядное подтверждение, что возникшая глобальная турбулентность изрядно волновала обывателей.
Тем более странно было бы предположить, что элиты никоим образом не пытались предотвратить окончательный выход ситуации из-под контроля и повторение кризиса, подобного карибскому, а то и хуже.
В этом плане представляется вполне логичным и неслучайным, что именно в начале 1979-го администрация Джимми Картера идёт на сближение с Китаем, по-прежнему коммунистическим, но уже возглавляемым автором «Пекинской весны» Дэн Сяопином.
Строго говоря, первые шаги навстречу Поднебесной предпринял ещё Ричард Никсон, посетивший КНР в 1972 году. А за два года до этого визита Дэвид Рокфеллер признал нереалистичным для Соединённых Штатов «действовать, как будто страны с населением в 800 млн человек не существует». Однако Война Судного дня и последовавшее за ней арабское нефтяное эмбарго сделали советские углеводороды более важным и ценным ресурсом для Запада, чем дешевая китайская рабочая сила.
И лишь побочные эффекты энергокризиса – а к таковым, конечно, можно отнести и иранский социальный религиозный взрыв из-за перекосов при распределении нефтяной ренты, и советскую попытку за счёт Афганистана конвертировать нефтедолларовые бенефиты в геополитические – значительно усилили позиции прокитайской партии в Вашингтоне.
Понятно, что 40 лет назад о «Чимерике» никто не говорил.
Теперь – особенно после визита Нэнси Пелоси на Тайвань – об этом политологическом конструкте принято не вспоминать.
Но как раз предельно сдержанная реакция Пекина на демарш главной конгрессвумен позволяет усомниться в справедливости тезиса, что отныне никакая новая американо-китайская «перезагрузка» невозможна.
У Си Цзиньпина достаточно внутриполитических и экономических резонов не переводить конфликт из-за по-прежнему неподконтрольного КПК эксклава в горячую фазу.
Во втором квартале китайский ВВП вырос лишь на 0,4% при прогнозируемом 1%. Рост промышленного производства в июне составил 3,9% в годовом выражении против прогнозируемых 4,1%. А безработица среди молодёжи от 16 до 24 лет достигла 19,3%.
Ссылаясь на снижение производства и розничных продаж Народный банк Китая 15 августа понизил учётную ставку. В качестве причин происходящего регулятор назвал продолжающуюся борьбу с коронавирусной пандемией, а также незатухающий кризис в строительном секторе.
Если учесть, что именно Си приписывают политику нулевой «ковид-толерантности», а в ноябре ему предстоят выборы на третий срок, любые дополнительные катаклизмы сейчас могут сыграть скорее в минус, нежели в плюс председателю КНР.
Тем более, с учётом санкционного шока, сопоставимого с тем, который испытала Россия с началом СВО и неизбежного для Китая в случае любых силовых действий в отношении Тайваня.
Но и для нынешней администрации Белого дома появление нового «тайваньского» фронта, наряду с «украинским», не сулит ничего хорошего.
Приближение к 100% вероятности мировой рецессии – из-за военно-санкционного ступора одной из крупнейших экономик – и (отсюда) окончательный отказ существующих рычагов глобального управления/ переход от управляемого хаоса к неуправляемому – едва ли не худший расклад из тех, с которыми Джо Байден и его соратники-демократы могут прийти к промежуточным выборам в Конгресс.
При этом перманентность кризисов и вызовов (и новых, и обостряющихся старых) делает «чрезвычайщину» не просто обыденной, но единственным методом решения возникающих и накапливающихся проблем для американского и других правительств Запада.
А чем больше в экономике и политике чрезвычайных методов – тем актуальнее прогноз Джорджо Агамбена о проигрыше «западного капитализма, который сосуществовал с верховенством права и буржуазной демократией», «новому коммунистическому капитализму», который итальянский философ справедливо отождествляет с Китаем.
Цитируемый текст Агамбена был написан в декабре 2020 года и опирался на пандемийные реалии. Но это не преуменьшает его релевантности текущей ситуации.
Особенно если задаться вопросом, как сочетаются с безусловностью права собственности аресты и замораживание активов российских «олигархов», или с правом на свободу передвижения – планы по запрету шенгенских виз для всех российских граждан.
В то же время Славой Жижек говорит о необходимости использовать методы «военного коммунизма» для борьбы с энергокризисом. А Байден не менее откровенно призывает владельцев АЗС на «время борьбы и глобальной опасности» снизить цену, взимаемую с каждого раздаточного крана, «чтобы отразить реальную стоимость продукта».
Когда некоторые отечественные мыслители ниспровергают «либеральный фашизм» Запада, они живут примерно теми же иллюзиями, что и нелюбимый ими Фрэнсис Фукуяма.
Классический либеральный нарратив в «недружественных странах» свёлся разве что к вопросам гендера. С параллельным усилением социального контроля – посредством если не государства, то сетевых сообществ или цифровых медиа — в остальных сферах, ранее остававшимися «территориями личной свободы».
Наверное, авторы термина «Чимерика» рассуждали в рамках фукуямовской «эсхатологии», предполагая американизацию Китая.
Жизнь, как обычно, оказалась богаче схем.
Гремучая смесь пандемии и конфликта на Украине стала слишком серьёзным испытанием и для самих США, и для всей существующей системы мироустройства, чтобы не создать предпосылки для китаизации Америки.
Понятно, что с появлением/оформлением этого, другого варианта «Чимерики» мир всё равно не станет более многополярным. Но очевидно – более управляемым.
