Ведущий американский эксперт по стратегированию Эдвард Люттвак в одной из недавних статей усомнился в способности Китая отобрать глобальное лидерство у США. Главная причина, по мнению Люттвака, – излишнее высокомерие жителей (прежде всего – элит) Поднебесной, недооценка других наций.
Вроде бы люттваковский вердикт – двойное предупреждение России. Дескать, дальнейшее сближение с Китаем обернется просто сменой сюзеренитета, но никак не созданием равноправного партнерства. И такой геополитический гамбит всё равно не приведет к победе над США.
Но на самом деле, формулировка проблемы даёт ключ к её решению. Или, если вспомнить трактовку известного китайского иероглифа, это тот самый случай, когда угроза создаёт возможности.
Допустим, Пекин, действительно, не рассматривает Россию ни в каком ином качестве, кроме как в виде источника существенно дисконтированных западной санкционной блокадой ресурсов.
Тогда возникает вопрос – для чего КНР нужны сравнительно недорогие российские энергоносители, металлы и т.п? Чтобы что? За счет чего «вторая экономика мира» собираются монетизировать обеспечиваемую «северными варварами» ресурсную маржу?
Китаисты часто и обоснованно говорят о стратегической важности для Поднебесной европейского рынка. Очевидно, стремлением сохранить и расширить сотрудничество ЕС не в последнюю очередь обусловлены попытки Пекина купировать украинский конфликт.
Любая эскалация в зоне СВО – и особенно, ядерная – ударит, прежде всего, по Европе. А, значит, – и по самому Китаю. Причём, дважды.
С одной стороны, – из-за неизбежного в этом случае присоединения уже к тотальным антироссийским санкциям и, следующего отсюда, добровольно-принудительного отказа от снижения себестоимости своего экспорта. А с другой – из-за почти стопроцентной вероятности затяжной «радиационной» европейской рецессии.
При этом Европа для Китая – не просто геоэкономический приз.
«Торговое» покорение Старого Света позволяет «красной империи» взять реванш за главное и, по факту, роковое поражение своей предшественницы – империи Цин – в Опиумных войнах.
Ведь именно в результате этой, своей собственной «геополитической катастрофы», произошедшей в середине XIX века, Поднебесная оказалась на глобальной цивилизационной периферии.
Хотя ещё столетием ранее Китай имел все шансы стать эталоном для Запада.
Интеллектуальные лидеры Просвещения призывали копировать китайские религиозные, административные и образовательные практики. Вольтер утверждал, что «нашёл в Срединном государстве цветок терпимой религии, лишённой догм и священнослужителей, одним словом – чистый деизм». Лейбниц призывал Китай в «союзники в борьбе, направленной на ниспровержение моральных и духовных барьеров, отделяющих человека от человека». А Кенэ писал, что «китайская конституция основана на мудрых и неоспоримых законах, за соблюдением которых следит лично император». Считается также, что с подачи этого физиократа, позванного, кстати, современниками «европейским Конфуцием», и повлиявшим, в том числе, на Адама Смита, во Франции и Англии был введен конкурсный отбор кандидатов на должности гражданской службы. По аналогии с существовавшими в тогдашнем Китае экзаменами для молодых людей, желающих продвигаться по служебной лестнице.
Не будем заниматься «альтернативно-историческими» построениями или конспирологией, рассуждая, какую роль в последующем китайском фиаско сыграли «черная венецианская аристократия» или Великая французская революция (отчасти, кстати, подготовленная усилиями тех же просветителей).
Отметим лишь, что начавшуюся после Опиумных войн колонизацию Китая окончательно сумело остановить, пожалуй, только победа местных коммунистов во главе с Мао Цзедуном, провозгласившего в 1949 году народную республику.
А китайский коммунизм – изначально результат реэкспорта марксизма, осуществленного большевиками. Иными словами, основу национального возрождения Поднебесной заложил левый европейский модернизационный проект в российской адаптации.
Отсюда, конечно, не следует, что современный Китай в вечном и неоплатном долгу перед северным соседом.
Тем более, что Москва, несмотря на участие в создании КПК и очевидную идейную близость с Пекином, явно не спешила поддерживать исключительно маоистов.
Коминтерновские эмиссары активно контактировали с основателем Гоминьдана Сунь Ятсеном, а его фактический преемник Чан Кайши даже приезжал в СССР в середине 20-ых годов прошлого века договариваться о военной помощи.
Даже в конце 40-ых, когда война между коммунистами и Гоминьданом вступила в решающую фазу, Сталин призывал Мао после победы воздержаться от масштабных социальных преобразований и сформировать не чисто коммунистическое, а переходное «революционно-демократическое» правительство. А некоторые исследователи утверждают о планах советского руководства зафиксировать разделение Китая на две части – северную (маоистскую) и южную (гоминьдановскую). Одна из причин – нежелание допустить появления нового центра международного коммунистического движения, превосходящего по своему политическому влиянию Советский Союз.
В свою очередь, Мао или его политическим наследникам акцент на «китайской специфике» позволял успешно дистанцироваться от советского «старшего брата» (его объятий и ошибок), пока тот существовал, и удерживать своё государство от распада, когда такая участь постигла родину первой победившей соцреволюции.
Собственно, давнее и упорное стремление Пекина интегрировать Тайвань – тоже в меньшей степени обусловлено необходимостью доказать свою идеологическую правоту, и в большей – «собиранием всех земель», возвращением всех китайцев «в родную гавань».
Национальное в данном случае оказывается намного важнее классового и социального.
Но то, что помогло сначала «большому скачку», а потом – созданию крупнейшей экономики мира, совсем необязательно будет способствовать дальнейшей «капитализации» достигнутого.
Чем глобальнее роль Китая – тем менее релевантны его «национально-освободительные» приоритеты. Претендент в новые мировые лидеры должен обладать соответствующим кругом интересов.
Точнее – он должен суметь убедить потенциальную геополитическую «паству» в наличии таковых.
В этом смысле приучить тех же европейцев к китайскому «ширпотребу» сегодня намного проще, чем к китайским ценностям.
Благо, во-первых, вместо восторженного Вольтера, там есть пессимистичный Агамбен с эссе про экспансию «коммуно-капитализма».
А во-вторых, на мировом рынке образов будущего Китай далеко не так заметен, как на всех остальных, «материальных».
Нельзя сказать, что идеологи КПК игнорируют эту проблему и не пытаются ее решить.
Лишнее тому свидетельство – аниме-сериал про Карла Маркса, вышедший в 2019-м.
Но это еще и косвенное подтверждение российской роли в сближении китайских и западных культурных кодов.
Ведь именно «сумрачный русский гений» более 100 лет назад превратил труды немецкого журналиста в мощный инструмент по переустройству мира. И тем самым, среди прочего, создал предпосылки для сколько-нибудь успешного китайского «реэкспорта» марксизма.
В силу целого ряда причин, – география определяет сознание, – Китай может говорить с Западом не только, но, главным образом, через Россию
А значит, логично допустить, что на современных российских интеллектуалов нынешний стратегический партнер рассчитывает в неменьшей степени, чем на сырьевых (гос)олигархов.
При этом, в отличие от природных ресурсов, здесь требуется «продукция» гораздо более высокого передела.
Концепциями вроде «Автократии всех стран, соединяйтесь», «ЛГБТ-зло» или даже евразийской апокалиптикой здесь не откупишься. Постмодерн, в котором (как метко заметил по другому, но не совсем «постороннему», поводу со-основатель «Фаланстера» Борис Куприянов) Россия преуспела едва ли не больше своих геополитических конкурентов, – весьма нетвёрдая валюта.
Пожалуй, самый востребованный и дефицитный сегодня «товар» – новое осмысление истории (включая ее последние резкие повороты), способное, если не указать приемлемые для всех горизонты, то, по крайней мере, стать языком, понятным и Западу, и Востоку.
От того, сумеет ли отечественный интеллектуальный класс предложить такой «продукт», зависит очень многое.
В том числе – сбудется ли прогноз Люттвака о бесперспективности китайской (и следовательно, российской) глобальной ставки.