В XX веке русская мысль пережила два возрождения, два взлета, которые дали мощные отголоски на десятилетия.
Первое, уходящее корнями в философию Владимира Соловьева и братьев Сергея и Евгения Трубецких, называют эпохой Серебряного века или религиозно-философским возрождением. Николай Бердяев назвал это время, от 1905 до 1917 года – русским Ренессансом. Как бы то ни было, исследователи сходились во мнении о том, что с момента дарования свобод после первой русской революции 1905 г., начался стремительный взлет русской мысли, науки, философии, литературы и культуры в целом.
Если до 1905 г. русская культура и философия были явлениями провинциальными, то после – они выходят на мировой простор. Именно под очарованием русского ренессанса предшествующая эпоха, когда жил и творил С.Н. Трубецкой, несколько меркла, не привлекала должного внимания исследователей. В последнее время тенденция стала меняться, интерес к эпохе, когда ростки русской культуры модерна только пробивались сквозь толщу исторических препятствий, стабильно высок и имеет тенденцию к возрастанию. Эта предшествующая расцвету культуры предреволюционная (примерно от 1891 до 1905 гг.) эпоха сейчас стала особенно привлекать внимание исследователей, поскольку истоки и корни русского ренессанса во многом являются и причинами, его породившими. А корни и истоки русского религиозно-философского и культурного возрождения лежат во времени, которое мы условно назовем эпохой Сергея Николаевича Трубецкого.
Заметим, кстати, что не один С.Н. Трубецкой блистал тогда на историко-философском и политическом поприще. Вл. Соловьев, Л.М. Лопатин, Н.Я. Грот, В.И. Герье, многие другие профессора Московского университета, земские деятели и представители религиозных и литературно-поэтических кругов начинали свое шествие в политику и культуру – то есть старались завоевать умы современников и направить в соответствии с этим исторический процесс. Но именно С.Н. Трубецкому удалось консолидировать общество, показать новые, внереволюционные пути, соединить в самом себе религию, политику, общественное служение и аристократизм.
Русский ренессанс был прерван революцией 1917 г., и в результате утвердилась монополия марксистской философии. Сама по себе она занимает вполне законное, определенное место в истории мысли. Марксизм имел, да и сейчас имеет своих сторонников, критиков, последователей, но, будучи утвержденным в качестве почти религиозной догмы (требование цитировать «классиков» марксизма-ленинизма во всех мыслимых и немыслимых советских текстах в качестве подтверждения от марксистского «священного писания», кажется нам сейчас абсурдным), он буквально выжег философское и интеллектуальное поле, став орудием репрессивного воздействия на умы.
Как реакция на марксистский догматизм в нач. 1990-х годов возникла волна второго, постсоветского возрождения, которое проходило под лозунгом «возвращения имен» и, во многом, возврата к православию. Были вновь переоткрыты имена о. П. Флоренского, о. С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева, С.Л. Франка, Л.П. Карсавина, евразийцев и многих других мыслителей, так что пантеон русской философии стал весьма представительным и значимым, занял достойное место в истории мировой философской мысли. С тех пор запрос на «возвращение имен» несколько иссяк, богатство русской философской мысли оказалось столь значительным, что последующее поколение читателей и исследователей никак не может справиться с задачей его усвоения и осмысления. Это вполне закономерный процесс, историческая логика которого ясна и объяснима.
В наше время обретение нового имени уже редкость, все значимые персоналии уже вернулись на родину – в лоно русской культуры. Тем отраднее сознавать, что имя Ольги Николаевны Трубецкой (1867-1947) не просто «возвращается» в русскую интеллектуальную традицию. Это в некотором роде «открытие» нового имени и вместе с ним – обретение целого пласта религиозно-философского наследия. О.Н. Трубецкая не просто «семейный летописец и историк русского дворянства»[1], но первая в России женщина – историк русской философии, исследователь раннего славянофильства[2], а также – жизни и творчества С.Н. Трубецкого.
Понять причины означает, во многом, понять вектор развития явления, то есть его цель, устремлённость, энтелехию процесса. Это означает, что не только время С.Н. Трубецкого, но и сама его жизнь, и творчество, сама его личность есть философская проблема. Отталкиваясь от этих постулатов, мы можем двинуться далее – к пониманию цели и, не будет преувеличением сказать, философско-исторической судьбы книги, которую вы держите в руках. Во многом об этом – настоящее предисловие. Издание книги о С. Н. Трубецком выполняет двойную миссию – это и «возвращение» нового имени – Ольги Николаевны Трубецкой[3], и, с другой стороны – это републикация книги, точнее, обретение нового историко-философского текста. На этом моменте стоит остановиться подробнее.
Перед вами – необычная книга. Текст ее составлен из двух книг одного автора, которые разделяет около полувека. Первая книга называется «Памяти моего брата князя Сергея Николаевича Трубецкого. Посвящаю его внукам» и до настоящего времени она хранилась в машинописной копии в архиве РГАЛИ[4]. Она никогда не была опубликована, исследователи раньше не интересовались ею, поскольку полагали, что она представляет собою уже изданный в 1953 г. в Нью-Йорке текст книги «Князь С.Н. Трубецкой. Воспоминания сестры»[5]. Тем не менее, архивный текст и изданная в 1953 г. книга, как оказалось в процессе изучения и сопоставления текстов, это две разные версии, причем изданная книга оказалась только частью архивной, существенно урезанной, отредактированной и сокращенной. Кроме того, в процессе изучения текста встала новая проблема: книга была написана О.Н. Трубецкой с использованием большого количество источников, но почти все цитаты из них оказались не атрибутированы, а часть осталась даже не обозначена или скрыта (даны без указания автора, без кавычек). Если в тексте и встречались ссылки на ту или иную работу цитируемого автора, то при попытке найти ее оказывалось, что или страницы не совпадают с указанными, или цитата принадлежит иному автору и взята из другого произведения. Чаще всего цитаты были просто вставлены в текст без кавычек, или, наоборот, закавыченные псевдоцитаты оказывались вольным пересказом истинных цитат.
Кроме того, первоначально О.Н. Трубецкая вероятно не предполагала широкую огласку своего текста, она писала книгу в рамках работы над Семейной летописью, ориентировалась не на научные стандарты, но на то, чтобы составить для многочисленных потомков портрет их знаменитого предка. Что касается Семейной летописи[6], то Ольга Николаевна работала над ней вплоть до революции 1917 г., надеясь осуществить большой исследовательский проект: изучение истории рода Трубецких. В фокусе внимания была ее собственная семья, а выдающаяся судьба ее братьев, которые постепенно стали играть в жизни России все более значимую роль, оказалась основным предметом ее исследования.
***
ОГЛАВЛЕНИЕ
Вступительная статья К.Б. Ермишиной
Княжна Ольга Николаевна Трубецкая (Предисловие Кн. Вл. Трубецкого)
Предисловие М. Поливанова
Часть первая. Введение. Князь С.Н. Трубецкой и 1905-ый год
I. Начало общественной деятельности (1892-1900).
II. Преподавание в Московском университете. Основание Исторического студенческого общества.
III. Студенческие беспорядки и начало революционных выступлений в России в 1894-1897 гг.
IV. Причины новой волны революционного брожения. Земские, общественные деятели и революционеры бросают вызов режиму.
V. Нарастание напряжения в обществе и новая волна студенческих беспорядков. Позиция С. Н. Трубецкого.
VI. Политическая публицистика С.Н. Трубецкого, посвященная студенческим беспорядкам, университетскому вопросу, его отношение к вопросу русификации Финляндии.
VII. Отношение С.Н. Трубецкого к церковному вопросу в России.
VIII. Ранняя работа С.Н. Трубецкого «Учение о Церкви и Св. Софии»
IX. С.Н. Трубецкой и его неприятие бюрократии в России накануне революционных событий.
X. Защита докторской диссертации С.Н. Трубецкого.
Часть вторая. В преддверии революции 1905 г. Начало Русско-японской войны
I. Полемика между С. Н. Трубецким и Ф. Самариным: расхождение со славянофилами.
II. Новая вспышка студенческих волнений.
III. Ходатайство С.Н. Трубецкого за студентов, участвовавших в революционной сходке. Дело профессора В.И. Герье и роль С.Н. Трубецкого в предотвращении университетского скандала.
IV. С.Н. Трубецкой и борьба с политическими радикалами в студенческой среде.
V. Организация Историко-филологического студенческого общества.
VI. С.Н. Трубецкой как педагог.
VII. Смерть отца и матери С.Н. Трубецкого. Статьи, посвященные проблеме бессмертия души.
Часть третья. Поездка в Грецию со студентами Московского университета и начало Русско-японской войны (1902-1904)
I. Экскурсия в Грецию и зима в Дрездене (аутентичное Ольгино название).
II. С.Н. Трубецкой в Греции. Официальные встречи и впечатления от поездки.
III. Поездка в Дельфы, Элевсин, Олимп, Коринф и Микены.
IV. Возвращение в Россию. Впечатления С.Н. Трубецкого о современной ему Греции.
V. Борьба за автономию университета. Ряд статей и выступлений С.Н. Трубецкого.
VI. Начало Русско-Японской войны.
VII. Кончина Б.Н. Чичерина. Либерально-патриотическая и социально-политическая программа С.Н. Трубецкого, изложенная им в ряде статей.
Часть четвертая. Нарастание революционного движения и общественно-политическая деятельность и настроения С. Н. Трубецкого 1904-1905 гг.
I. 1904-1905 годы в жизни С.Н. Трубецкого.
II. Последнее лето в Меньшово. Кн. П.Д. Святополк-Мирский на должности Министра внутренних дел.
III. Записка С.Н. Трубецкого о внутриполитическом положении в России.
IV. Нарастание революционных настроений. Попытка со стороны власти успокоить общество изданием Правительственного постановления. Падение Порт-Артура и реакция С.Н. Трубецкого на все эти события.
V. Резолюция университета по поводу объявления секретного циркуляра № 28. Председательство С.Н. Трубецкого по поводу этого и других университетских событий на Совете университета.
Часть пятая. Нарастание внутриполитических нестроений начало борьбы С.Н. Трубецкого за автономию университета
I. Революционное движение нарастает.
II. Верноподданнический адрес московского дворянства и позиция земских деятелей.
III. Открытие Московского дворянского собрания.
IV. Внутриполитическая борьба за и против Булыгинской Думы. Борьба за выборный представительный орган.
V. Новая волна студенческих беспорядков. Борьба С.Н. Трубецкого за сохранение Студенческого общества.
Часть шестая. Прием земской депутации Царем и всероссийская слава С.Н. Трубецкого
I. Переписка Кн. А.Д. Оболенского и Кн. С.Н. Трубецкого по поводу Высочайшего рескрипта.
II. Редакционное собрание проектируемого С.Н. Трубецкого журнала «Московская неделя». Собрание 22 Губернских предводителей в Москве.
III. С.Н. Трубецкой и аграрный вопрос в России.
IV. Указ о веротерпимости. Передовая статья С.Н. Трубецкого для «Московской недели» и запрет издания. Первые признаки серьезной болезни.
V. Гибель русского флота под Цусимой. Усиливающиеся антимонгольские и эсхатологические идеи С.Н. Трубецкого. Избрание депутации от общеземского союза для предоставления Царю.
VI. Подготовка к аудиенции с императором Николаем II и сама аудиенция. Речь С.Н. Трубецкого в присутствии Царя.
VII. Всероссийская слава С.Н. Трубецкого после аудиенции у Царя.
VIII. Аудиенция Кн. П.Н. Трубецкого у Царя, борьба против позиции Петра Николаевича со стороны радикально настроенных младославянофилов (в том числе А.Г. Щербатова и Самариных) из Московского дворянского собрания.
IX. Ответ С.Н. Трубецкого на позицию младославянофилов. Оппозиционный съезд московских земских представителей.
X. Совещание бюро Земского съезда. Оппозиционный съезд сторонников конституции и присутствие на нем Е.Н. Трубецкого.
XI. Дарование автономии Московскому университету.
Часть седьмая. Вершина карьеры С.Н. Трубецкого и неожиданная безвременная кончина
I. Выборы С.Н. <Трубецкого> ректором Моск<овского> Университета
II. Плохое самочувствие и настроение С.Н.<Трубецкого>
III. События в <Московском> университете, повлекшие за собой закрытие его. Речь С.Н. <Трубецкого> к студентам. Крайнее переутомление.
IV. Жизнь в Меньшове и революционное движение в Москве.
V. Отъезд в Петербург. Получение страшного известия в Меньшово.
VI. Отъезд всех в Петербург.
VII. <А.А.> Мануйлов о состоянии С.Н. в последние дни.
VIII. Подробности о кончине С.Н.<Трубецкого>.
IX. Впечатление, произведенное кончиной С.Н. по всей России. Депутации, венки. Похороны в Петербурге и Москве.
ПРИЛОЖЕНИЯ
***
Из книги кн. Ольги Николаевны Трубецкой «Кн. Сергей Николаевич Трубецкой»
VII. Смерть отца и матери С.Н. Трубецкого. Статьи, посвященные проблеме бессмертия души
В 1900-1901 г. С. Н. пришлось пережить ряд тяжелых утрат. 19 Июля [1900 г.] скончался его отец Кн. Николай Петрович Трубецкой**, а несколько дней спустя 31 июля, на его руках скончался В.С. Соловьев. В том же году умер близкий ему со школьной скамьи * В.П. Преображенский[i].
По смерти отца С. Н. решил ликвидировать свою квартиру (в Старо‑Конюшенном пер. д<ом> Русск<их> Врачей), где жил много лет, и переехал на Пресню (Б<ольшая> Кудринская д<ом> Эйлер), чтобы жить со своей матерью. Он писал Борису Николаевичу Чичерину: «Теперь мы переехали на Пресню, где принаняли нижний этаж. Я поместился в кабинете отца, который остался в прежнем виде со всеми портретами и мебелью. Все напоминает его, минутами как будто его походку слышишь. Я рад, что мы с Мама, тоскливо было бы ей остаться почти одной в доме после того многолюдства и шума, который в нем был всегда».
Но недолго длилась эта совместная жизнь с горячо любимой им матерью. 4 марта 1901 г. скончалась сестра С. Н. Антонина Николаевна Самарина[ii], а 20 дней спустя и сама Кн. Софья Алексеевна, не пережившая смерти дочери[iii]. Эти тяжелые удары один за другим сильно потрясли и расшатали здоровье Сергея Николаевича.
В августе 1901 г. он тяжко заболел воспалением печени [и закупоркой желчных путей]. Страдания были так ужасны, что стоны его раздавались во всем доме, и доктора [Лечил его Подольский [iv], врач Савинский[v] и из Москвы на консилиум приезжали д<окто>р <А.Б.> Фохт[vi] и <С.М.> Руднев [vii]] предполагали нарыв в печени, [что оспаривал Савинский, и оказался прав, о чем мне впоследствии рассказал д‑р Руднев], но дело, Слава Богу, обошлось, опасность миновала, и Сергей Николаевич стал поправляться, чему способствовала необыкновенно теплая и сухая осень. Физически он очень сдал за этот год, но духом был бодр. У С. Н. была черта, которую он в себе ценил, приписывая ее семейному свойству «пружинчатости» Трубецких, как он часто говаривал: «Чем больше на хорошую пружину нажмешь, тем более она тебе наддает…». И действительно в самые тяжкие минуты своей личной жизни С. Н. развивал особую энергию творчества, и лучшие страницы из‑под его пера выходили именно в такие моменты отрыва от угнетавшей его действительности – в потусторонний мир.
Вера в живую человеческую личность и ее неумирающую сущность всё жизненнее и сильнее проникала его сознание при каждой утрате. «В каждой личности есть нечто свое, нечто незаменимое, индивидуальное, нечто такое, что в словах не высказывается и в отвлеченные формулы не укладывается, — писал он по поводу смерти Михаила Сергеевича Корелина [viii]. — И чем крупнее личность, тем сильнее это чувствуется и сознается. Если есть в человеческом сознании какой‑нибудь корень или основание для общераспространенной веры в бессмертие личности, в бессмертие человеческой души, то его следует искать в том чувстве, которое мы испытываем при потере людей, которых мы особенно чтим, любим и ценим, в сознании того совершенно неразложимого, безусловно ценного для нас нравственного “нечто”, составляющего живую личность человека, того “нечто”, которое никоим образом не может разрешиться для нас в “ничто”…»[ix]. «И чем глубже познаем мы высшие духовные возможности человека, чем интимнее и глубже мы любим и познаем человеческую личность, — писал он, — тем более проникаемся мы сознанием ее безотносительной божественной ценности, той умной красоты ее, которая, как бы в видении, открывается взору любящего и запечатлевает собою человеческую личность*. От глубины, интенсивности этого сознания и зависит вера в бессмертие. Тот, кто увидел “образ Божий” в человеческой личности, не верит ее уничтожению, не верит смерти и самою физическою смертью человека приводится к признанию бессмертия его духовной личности. Когда умирает открывшаяся нам, понятная, любимая, чтимая нами личность, смерть ее ощущается нами, как невыносимое противоречие и неправда, и перед нами становится вопрос, чему верить больше — материальному факту тления, видимого уничтожения, исчезновения, или же свидетельству нашего нравственного сознания, для которого личность остается нетленной в своей воспринятой, испытанной, пережитой нами духовности, в своей потенциальной или осуществляющейся божественности, нами изведанной? Это вопрос, на который наука не может дать ни положительного, ни отрицательного ответа — вопрос, который не может найти окончательного решения и в области умозрения, поскольку оно имеет дело с отвлеченными мыслимостями или идеями. Это вопрос веры, решаемый нами в зависимости от нашего личного нравственного духовного опыта; здесь никто не может сказать за другого да или нет, потому что ценно и действительно здесь лишь внутреннее убеждение, в котором заключается и самое знание»[x].
Говоря о нравственном или духовном опыте, С. Н. разумеет простую, непосредственную уверенность, являющуюся в результате интимного нравственного познания личности и веры в личность, как например: «Платон не мог не верить в бессмертие Сократа»[xi] …
«Эта вера в личность может быть сильной и непосредственной независимо от других наших верований. И она может быть осмысленной и философски оправданной <…> Но не философия однако дает ей высшее и конечное основание, поскольку отвлеченное знание здесь явно недостаточно и удовлетворить нас не может, даже, если бы оно являлось нам вполне убедительным: вера требует действительности, а не мыслимостей и возможностей. Ей недостаточно убедиться в “высших возможностях” человека, она требует их реализации. И вот почему конечное и абсолютное внутренне‑последовательное выражение веры в бессмертие мы видим в христианстве, религии Бого-человека, которая признает не потенциальное только, а осуществленное, актуальное единство божеского и человеческого в лице Иисуса Христа, как живое откровение, в котором всякий, вступающий в общение веры, убеждается путем личного нравственного опыта, личного сознания. Здесь для действительно верующего Христос не может быть призраком, не может выражать собой и отвлеченную идею жизни — той безличной жизни, о которой говорят иные моралисты, в которой в сущности никто и ничто не живет, а все личное умирает. Это — живая и бессмертная личность, “Начальник” той жизни[xii], в которой все живо, в которой упраздняется смерть и тление, жизнь полная, которая есть воскресение. И тот, кто “познает” Христа, — познает Его не отвлеченно, а интимно, духовно, как личность, — тот верит в Него, верит не как в призрак, и не как в идею или догмат, а верит как в личность и в этой вере имеет норму и основание веры в действительную и личную бессмертную жизнь»[xiii].
***
Вера в бессмертие*, тема над которой постоянно работала мысль С.Н. в последние годы его жизни и на которой отдыхала его душа в минуты самой невообразимой суеты вокруг него даже и в 1904 году.
24 июля 1902 г. кн. Сергей Николаевич писал брату своему Е.Н. Трубецкому: «Милый Женя. Что ты скажешь хорошенького? Я ничего особенно хорошенького не скажу, да и особенно плохого тоже. Живу потихоньку и треплюсь из Меньшова в Москву. Дома перевожу Платона** и пишу к нему Рассуждения, пишу статейки для разных изданий. Гуляя, размышляю о пустяках и о бессмертии души, — или смотрю в окно, как дождик идет… Вчера мне минуло 40 лет, и я смотрю на себя, как на теперешние поля: дай Бог, чтоб дождик перестал, чтоб хлеб убрать…»
Какая грусть в этих строках, в них уже чувствуется сознание близости конца и того, что не успеть ему сказать все то, что уже созрело в нем за эти годы…
«Каковы твои планы? — писал он далее в том же письме. — Хорошо, если бы привез статью о Ницше для нашего журнала. Удивляюсь твоему терпению возиться с этим дегенератом, гипер‑эстетом. Оно, положим, стихотворение в прозе, но если б их был один томик, они бы выиграли. Покойный <В.П.> Преображенский говорил про Ницше, что он производит на него впечатление чудесного scherzo, но это scherzo[xiv] длиннее Вагнеровских опер вместе взятых. Положим, Ницше — симптом, и сумасшествие его симптом, и, в особенности, популярность этих записочек сумасшедшего тоже симптом для нашего века вообще, и для Германии в частности. Он отомстил за Герберта Спенсера[xv], которому Германия доказала, что индустриализм и милитаризм могут развиваться <рука> об руку; Ницше показал, какие мыльные пузыри происходят от соединения этой соды и этой кислоты. Он есть продукт стошнившего от самого себя демократизма, (точнее, слава его есть продукт такого рода реакции). Но самая эта слава демократизируется все более и более; дешевое сверхчеловечество льстит всего более именно публике второго класса (как и дешевое сверх-искусство декадентов), а между тем самая худшая из демократий есть именно демократия второго (не третьего) класса, здесь то Ницше опошлится вконец. <В.П.> Преображенский об этом скорбел, не сознавая, что пошлость есть Немезида Ницше».
[1]Басин И.С. Предыстория творческого пути князя С.Н. Трубецкого // Вопросы философии. № 9. 1995. С. 116.
[2]См. первую большую работу О.Н. Трубецкой, ее архивное исследование, посвященное славянофилам, их политической борьбе и подготовке реформы 1861-1862 гг.: Трубецкая О.Н. Материалы для биографии кн. В.А. Черкасского. Кн. В.А. Черкасский и его участие в разрешении крестьянского вопроса. Составила кн. О. Трубецкая. Т. I, книга 1-я. Москва: Типография Г. Лисснера и А. Гешеля, 1901; Трубецкая О.Н. Материалы для биографии кн. В.А. Черкасского. Кн. В.А. Черкасский и его участие в разрешении крестьянского вопроса. Составила кн. О. Трубецкая. Т. II, книга 2-я. Москва: Типография Г. Лисснера и А. Гешеля, 1904. Книга содержала переписку славянофилов, подготовленную О.Н. Трубецкой к изданию: письма кн. Черкасского, Ю.Ф. Самарина, А.И. Кошелева, Я.А. Соловьева, И.С. Аксакова, П.А. Васильчикова, Н.А. Милютина и др., и является ценным источником по истории России и истории русской мысли и славянофильского движения в частности.
[3]Подробное жизнеописание О.Н. Трубецкой, а также детали ее творческого пути описаны мною в предисловии к книге «Философская переписка Братьев Трубецких. Из архива кн. Ольги Николаевны Трубецкой» (Москва: Синаксис, 2021). В настоящем предисловии я коснусь только самых кратких и необходимых фактов, относящихся к ее жизни и творчеству. Отсылаю интересующихся за всеми подробностями к указанному изданию (см: Ермишина К.Б. Ольга Николаевна Трубецкая и ее труды по истории философии братьев С.Н. и Е. Н. Трубецких // Философская переписка. Указ. Соч. С. 3-65).
[4]РГАЛИ. Ф. 503. Оп. 1. Ед. Хр. 26. (298 ЛЛ.).
[5]Княжна Ольга Трубецкая Князь С.Н. Трубецкой. Воспоминания сестры. Издательство имени Чехова. Нью-Йорк, 1953. 269 С.
[6]В эмиграции, в семейном архиве Трубецких, хранится первая часть работы Ольги Николаевны над Семейной летописью: Трубецкая О.Н. Семья моего отца. Трубецкие–Витгенштейны. Машинопись. Частный архив Трубецких, США. В России, в частном архиве М.А. Трубецкого также хранится неопубликованная работа, в которой есть отдельные отрывки из Дневника и Семейной летописи: Трубецкой А.В. Архив Ольги Николаевны Трубецкой и Архив Марии Константиновны Бутеневой – Трубецкой. Москва. Б/д. Частный архив М.А. Трубецкого, Москва, Россия. Отдельные копии этих двух работ О.Н. Трубецкой разошлись по родственникам в России, Европе, США и время от времени цитаты из них появляются в работах по истории русской мысли, но как целое они пока не введены в научный оборот. Задача полноценного полного собрания воспоминаний представителей рода Трубецких – будущая научная задача для историков русской мысли.
**Кн. Николай Петрович Трубецкой (род. в 1828 г.) был женат два раза. В первый на гр<афине> Любовь Васильевне Орловой‑Денисовой и от этого брака имел одного сына кн. Петра Николаевича (род. в 1857 г.), женат на кн. Александре Владимировне Оболенской, и двух дочерей — кн. Софию Николаевну (род. в 1854 г.), замуж<ем> за В.П. Глебовым; и Кн. Марию Николаевну (род. 1859 г.). – за Г.И. Кристи. От второго брака с Софьей Алексеевной Лопухиной Кн. Н.П. <Трубецкой> имел трех сыновей: Кн. Сергея Николаевича (род. в 1862 г.), женат на Кн. Прасковье Владимировне Оболенской; Кн. Евгения Николаевича (род. в 1863 г.), женат на <Кн.>Вере Александровне Щербатовой и Кн. Григория Николаевича (род. 1873 г.), женат на гр<афине> Марии Константиновне Хребтович-Бутеневой, и шесть дочерей: Кн. Антонину Николаевну (род. в 1864 г.) заФедором Дмитриевичем Самариным, Кн. Елизавету Николаевну (род. в 1865 г.), за Мих<аилом> Мих<айловичем> Осоргиным, Кн. Ольгу Николаевну (род. в 1867 г.), [Мария (1868) – умерла в день своего рождения], Кн. Варвару Николаевну (род в 1870 г.) – за Генад<ием> Генад<ьевичем> Лермонтовым, Кн. Александру Николаевну (род. в. 1872 г.) — за Мих<аилом> Фед<едовичем> Чертковым, Кн. Марину Николаевну (род. в 1877 г.) — за Кн. Николаем Викт<оровичем> Гагариным. Столь многочисленная семья Кн. Н.П. <Трубецкого> была совершенно нетронута в своей цельности до самой кончины его. Замечательно, что о. Иоанн Кронштадский предсказал это ему. Встретив его однажды у одра болезни одного из его многочисленных внуков, он порывисто благословил его, и взяв его голову в свои руки, сказал: «Благословение Господне над вами. Пока вы живы, вы не увидите смерти близких своих». Так оно и случилось. Отец С.Н. <Трубецкого> болел недолго и внезапно скончался от разрыва сердца в своем имении Меньшове (Подольск<ого> у<езда> Моск<овской> губ<ернии>). С. Н. при этом не было, он гостил в то время в имении брата Петра Ник<олаевича> в Узком, в то время как {сам} П.Н. <Трубецкой>с женой были заграницей. 15 Июля, как раз в день своих именин в Узкое прибыл совершенно больной В.С. Соловьев. Он уже в Москву приехал больной и настойчиво требовал от своих друзей, чтобы они отвезли его в Узкое. Впоследствии Прасковья Владимировна, жена С.Н., вспоминала, что за год до этого В.С. <Соловьев>, прощаясь с ними, сказал: «А если помирать начну, приеду к вам». Кончина Вл. Сергеевича <Соловьева> подробно описана С.Н. и в качестве некролога напечатана в «Вестн<ике> Европы» (см. Август 1900 г.) и в Собр<ании> Соч<инений> С.Н. <Трубецкого>. Т. I, стр. 344.
* «Памяти В.П. Преображенского». См. Соб. Соч. Т. I, стр. 328.
*См. Вера в бессмертие (Посвящается памяти Н.Я. Грота). Т. II, стр. 348.
*См. Собр. Соч. Т. II, стр. 348. «Вера в бессмертие. Посвящается памяти Н.Я. Грота». Во время ужина в товарищеском кружке, после одного из заседаний Псих<ологического> Общества спорили много и долго: речь шла о бессмертии души. Под конец кто‑то предложил поставить вопрос на баллотировку: голоса разделились, и бессмертие прошло большинством одного голоса. Это, разумеется, не мешало спору возобновиться, и как‑то раз Николай Яковлевич [Грот] предложил даже устроить конкурс на эту тему. «Когда меня не будет, — говорил он, горячась, — если захотите почтить мою память, назначьте премию моего имени за философскую работу о бессмертии». Статья С.Н. является последней его философской статьей.
**Перевод «Творений Платона» был начат В.С. Соловьевым, которому смерть помешала его закончить. По просьбе К.Т. Солдатенкова Сергей Николаевич вместе с М.С. Соловьевым (братом покойного В.С.<Соловьева>) взялись закончить этот труд. В предисловии ко второму тому С. Н. рассказывает, что В.С.<Соловьев> первые дни своей болезни говорил о своем переводе, которым живо интересовался. Вместе с тем он находился под потрясающим впечатлением китайских событий, которые он предсказывал [задолго] до их наступления, и в которых видел первых предвестников суда Божия, развязки великой драмы всемирной истории. Он сравнивал конец 18 века с концом 19 в., конец старого порядка в Европе с тем, что являлось ему концом великой магистрали европейской «всеобщей истории». — «Как же при этом заниматься Платоном, если конец Европы настанет? —сказал ему С. Н. полушутя, —Стоит ли это делать, если китайцы все возьмут?» — «Этим стоит заниматься, — отвечал он, — надо, чтобы было еще что брать… То, что сделано европейскими народами в области политической, в деле государственного и общественного строительства, это погибнет, потому что построено на ложном основании, и потому что христианство их мнимое… а дело греков было в области вечных форм истины и красоты… это останется».
[i]Преображенский Василий Петрович (1864–1900), философ, литературный критик. Родился в семье священника П.А. Преображенского, переводчика раннехристианских текстов и основателя журнала «Православное обозрение». В 1881 г. вместе с братьями Трубецкими поступил в Московский университет, учился вместе с С.Н. Трубецким на историко-филологическом отделении. После окончания университета был оставлен при кафедре для подготовки к профессорскому званию. С 1888 г. — помощник секретаря Московской городской думы, с этого же года принимал активное участие в деятельности Московского психологического общества, был соредактором журнала «Вопросы философии и психологии». Перевел избранные сочинения Лейбница, «Этику» Спинозы,
«Введение в философию» Ф. Паульсена, оставил работы о философии Шопенгауэра и Ницше.
[ii] Самарина Антонина Николаевна (урожденная Трубецкая, 1864–1901), сестра С.Н. и Е.Н. Трубецких, старшая дочь в семье С.А. и Н.П. Трубецких. Родилась в имении Ахтырка, вышла замуж за Федора Дмитриевича Самарина в 1884 г. В браке родилось четверо детей. Умерла в возрасте 36 лет от ангины. О своей матери и семье ее дочь М.Ф. Мансурова оставила воспоминания (см.: Мансурова М.Ф. Самарины. Мансуровы. Воспоминания родных. М., 2001)
[iii] Об этих печальных событиях и о кончине С.А. Трубецкой (мать С.Н. Трубецкого) вспоминает дочь А.Н. Самариной (урождённой Трубецкой) М.Ф. Мансурова: «Бабушка до конца своей жизни почти не знала горя. За семь месяцев до ее кончины умер дедушка (19 июля ст. ст. 1900 г.), и на две недели раньше бабушки умерла ее старшая дочь Тоня — моя мать. Эти две смерти были первыми за долгую жизнь, если не считать смерти ее первого ребенка — младенца Марии. Бабушка была далеко от нас, когда умерла Мама́ — мы были на юге Франции, в Cannes, а бабушка в Москве. И вот бабушка узнала, что умерла ее Тоня… Сама потрясенная этой вестью всего за несколько дней до своей кончины, бабушка все же захотела, нашла в себе силы написать письмо моему отцу, которого она любила как сына и уважала. Бабушка успела написать нам два раза. Содержание первого письма я помню. Папа́ им дорожил и очень его берег. В этом письме звучит только забота о нем, желание сказать ему что-то самое нежное. Свое горе матери она отодвигает на второе место. Она пишет ему о бессилии всех земных утешений и слов и желает ему самого высокого и единственного — от Духа Святого Утешителя. Если бы бабушка не сказала этих слов в своем письме, то можно бы и не узнать о том, что у нее было это познание… Второе письмо за эти ее последние дни бабушка написала, когда из Cannes пришли письма с описанием кончины Мама́. Вот оно: “Во Францию France Alpes Maritimes Cannes Villa Anthemis Monsieur Thе́odore Samarine 12 Марта 1901 г. Милый мой Федя, я писала тебе еще до получения писем Жени, Вари и твоего. Эти чудные письма столько принесли мне мира душевного, настолько успокоили мою душу, что я могла продолжать говение и причастилась в воскресенье. Я было хотела отложить говение, слишком возмутилась я духом, мало чувствовала в себе покорности и мучительно было ожидание писем с подробностями о кончине Тони после последних ужасных писем. Но по прочтении ваших писем я почувствовала такое успокоение, даже, более того, была минута блаженства за дорогую нашу Тоню. Благодарю Господа за то, что Он дал ей такую кончину, которая всем нам великим назиданием служит. О тебе, дорогой мой Федя, и о детях молюсь постоянно и жалею, что я не с вами. Надеюсь, Аня будет часто писать о вас до вашего возвращения. Обнимаю вас всех и Женю с Верочкой. Да хранит вас Господь.
С. Т<рубецкая>”
Прошли какие-то дни после этого письма, и бабушка заболела воспалением в легких, от которого и скончалась. Младший сын бабушки, Григорий Николаевич, видел бабушку в церкви, вот в эти ее последние дни, вероятно в то самое воскресенье, когда она причастилась. Дядя Гриша заметил в ней печать какой-то отрешенности, когда она подходила к иконам. Он вспоминал об этом при мне, и я запомнила. Такими предстают моему внутреннему зрению образы дедушки и бабушки и по личным воспоминаниям, и по рассказам, и по всматриванию издалека…» (Мансурова М.Ф. Самарины. Мансуровы. Воспоминания родных. Москва, Издательство ПСТБИ, 2001. С. 25-27).
[iv] Подольский – сведения не найдены.
[v]Cавинский – сведения не найдены.
[vi] Фохт Александр Богданович (1848-1930), патолог, терапевт, основоположник кардиологии. Окончил медицинский факультет Московского университета (1865), доктор медицины (1873). Ординарный профессор по кафедре общей патологии (1892), заслуженный профессор Московского университета (1898). Возглавил созданный им (совместно с А.И. Тальянцевым) Институт общей и экспериментальной патологии (1891). В знак протеста против политики министра просвещения Л.А. Кассо подал в отставку и покинул Московский университет (1911). Засуженный деятель науки РСФСР (1928). На дому (Большой Власьевский пер. 14) устраивал «Фохтовские субботы», участниками которых был и С.Н. Трубецкой, а также Вл. Соловьев, В.О. Ключевский, Л.М Лопатин, А.Ф. Кони и другие известные философы, поэты, артисты.
[vii] Руднев Сергей Михайлович (1866-после 1950), врач-терапевт. Построил на Арбате частную клинику (после 1917 г. Центральный госпиталь РККА ми. Мандрыки) и доходный дом по адресу Серебряный пер. 4. Получил звание лекаря в 1891 г., доктор медицины (1903), действительный статский советник. Приват-доцент Московского университета. После 1917 г. эмигрировал в Германию, после 1945 г. в Аргентину.
[viii] Корелин Михаил Сергеевич (1855–1899), историк-медиевист. Окончил историко-филологический факультет Московского университета (1880). Преподавал в Лазаревском институте, на Московских женских курсах в Московской консерваторию. Стажировался в Италии и Франции (1885–1887). Приват-доцент Московского университета (1888), экстраординарный профессор (1890). Занимался историей итальянского гуманизма, религией Египта, в качестве главных исторических источников рассматривал наряду с документами литературу и достижения в различных сферах культуры. Основные сочинения: «Ранний итальянский гуманизм и его историография» (М., 1892), «Очерки итальянского Возрождения» (М., 1896), «Падение античного миросозерцания» (СПб., 1895), «Важнейшие моменты в истории средневекового папства» (СПб., 1901).
[ix] Некролог С.Н. Трубецкого на смерть М.С. Корелина для нас, к сожалению, остался недоступным. В каком издании он был опубликован, и были ли опубликован вообще, выяснить не удалось.
[x]Трубецкой С.Н. Вера в бессмертие (посвящается памяти Н.Я. Грота) / Собрание сочинений Кн. Сергея Николаевича Трубецкого. Том. II. Философские статьи. Москва: Типография Г. Лисснера и Д. Собко, 1908. С. 415-416.
[xi] Там же. С. 416.
[xii] «Начальник той жизни» — С.Н. Трубецкой ссылается на строку церковного песнопения «С нами Бог», первоисточник которого — отрывок из Книги пророка Исайи: «Отец, Начальник будущего века» (Ис. 9, 6).
[xiii] Там же. С. 416-417.
[xiv]scherzo (ит.) – скерцо. Часть сонаты, квартета или самостоятельное произведение в стремительном темпе, в трехдольном размере (на «раз-два-три, ритм вальса), по характеру – шуточная вставка, или небольшой юмористический музыкальный скетч.
[xv] Спенсер Герберт (1820-1903), философ, социолог. В работе «Основные начала» (1862) обосновывал принцип эволюционизма и прогресса как основной универсальный закон бытия. За 7 лет до Дарвина высказал идеи (статья «Гипотеза развития»), которые можно считать ключевыми для эволюционизма: естественный отбор, выживание наиболее способных к приспособлению в изменившихся условиях. Закон эволюции Спенсер распространил на все сферы жизни и науки, включая психологию, этику и социологию, что привело к биологизации его теорий. В социальной сфере эволюционизм, по Спенсеру, означает последовательную индивидуализацию. Такая теория в корне противоречила взглядам С.Н. Трубецкого, который говорил о единстве человеческого сознания и соборности, как высшем движении человека к любви. Фридрих Ницше (1844-1900) был последовательным критиком теории эволюции и индивидуализации как высшей цели социального развития. С точки зрения Ницше вечное возвращение или циклическая система исторического развития есть подлинная логика истории и жизни человечества. Эволюция невозможна для социума, это есть всегда личный выбор духовных приоритетов. Если теория эволюции верна, это означает крах всех надежд человека, для которого Бог не нужен. Видение ужаса перед обезбоженным бытием, отчаяние и вызов бессмысленности породили концепцию Сверхчеловека, который противостоит пошлости все понимающего рассудка. В этом смысле Трубецкой говорит о «мести» Ницше: едва ли не самый упорядоченный английский философ Спенсер был «опровергнут» не логическими доводами, а философской поэзией отчаяния Ницше.
